Отважная лягушка
Шрифт:
Из-за полога, прикрывавшего вход, появилось бледное, испуганное лицо мальчика. Робко оглядевшись вокруг, словно маленький, затравленный зверёк, он протянул к матери тонкие, трясущиеся ручки. Та осторожно приняла сына в свои объятия, и тот повис у неё на шее, мелко дрожа худеньким тельцем. Качая его словно младенца, женщина пошла к озеру, не обращая никакого внимания на застывшую столбом девушку. А та бездумно смотрела им вслед, боясь даже пытаться осмыслить увиденное.
Приния бережно поставила сына на траву и стала осторожно стаскивать грязный, разорванный во многих местах
Спрятавшись от всех, она зарыдала, изо всех сил зажимая рот ладонями. Ослабевшие ноги подломились, путешественница рухнула на траву возле колеса, сворачиваясь клубочком и машинально прикрывая лицо накидкой, словно прячась под одеяло, как в детстве. Буквально физически ощущая муки стыда, Ника проклинала себя за жадность, глупость и неуёмное любопытство. Возможно, не подслушай она разговор охранников Сфина Бетула, не загляни за забор, став свидетельницей отвратительного зрелища, ей сейчас было бы легче? Все-таки одно дело чьи-то слова и даже свои логические выводы, и совсем другое - когда видишь это собственными глазами.
Именно поэтому девушку прямо-таки корёжило, когда в голове вновь и вновь звучал пугающий вопрос, на который не хотелось отвечать даже мысленно: "Что же эти сволочи сделали с ребёнком?"
– Госпожа, - робко проговорила Риата, присаживаясь рядом.
– Госпожа...
– Уйди!
– угрожающе прорычала та, сквозь душившие её рыдания.
– Это же дети! Как они могли?! Сволочи, сволочи!!! Резать, жечь... Ненавижу! А я... Я тоже сука! Пожалела...
– Тише, во имя всех богов!
– забыв о почтительности, побледневшая, как полотно, рабыня заткнула ей рот шершавой, твёрдой ладонью.
– Умоляю, пожалейте себя, молчите! Вы уже всё равно ничего не сможете изменить. Время назад не повернёшь, это даже богам не под силу.
На миг глаза Ники застлало багровой пеленой бешенства, но вдруг она как-то резко обмякла и, тихо завыв сквозь стиснутые зубы, уткнулась ей в плечо. Успевшей многое пережить за эти полтора года Нике очень часто приходилось ругать себя за глупость, но то, что она совершила на этот раз, выглядело гораздо хуже - подлостью!
– Откуда же вы, госпожа, могли знать, что так случится?
– торопливо шептала невольница, испуганно оглядываясь по сторонам.
– Вы же и так денег дали, не жадничали... А мальчишкам... видно, так на роду написано. Не плачьте, на всех несчастных ваших слёз и доброты всё равно не хватит.
Но, видя, что хозяйка по-прежнему пребывает в прострации, наклонившись к уху, зашептала:
– Ой, госпожа, они возвращаются. Ну же, придите в себя, госпожа! Если узнают, из-за чего вы тут рыдаете, сгоряча и убить могут... И меня с вами заодно.
Понимая справедливость её слов, девушка отстранилась, прохрипев:
– Ты права, убьют. Я бы, наверное, убила... Спасибо, Риата.
Ухватившись за колесо, путешественница с трудом поднялась на ноги.
– Что с вами, госпожа Юлиса?
– тусклым, бесцветным голосом спросил старший урбы, когда та вытирала умытое в ручье лицо.
–
– Я ночью почти не спала. По виноградникам шатались какие-то люди... И вы не знаете, кто так страшно кричал в усадьбе?
– Господин Сфин Бетул наказывал нерадивого раба, - зачерпнув горстью воду из ручья, собеседник выпил и вытер мокрую ладонь о седую шевелюру.
– Я видела синяки у вашего сына, - не смогла удержаться девушка.
– Мне так жаль, господин Гу Менсин.
– Хорошо, что Менран ещё слишком мал, - медленно проговорил старший урбы.
– Хезину сильнее досталось.
Он, кряхтя, поднялся на ноги, отряхивая мусор с хитона.
– К сожалению, у нас мало еды, госпожа Юлиса. Но всё равно, надо поесть и отдохнуть. Мы тоже почти не спали.
– Тяжело пришлось?
– голос путешественницы дрогнул, и она поспешно сфокусировала зрение на кустах за спиной мужчины.
– Очень, - тяжело вздохнул тот.
– Ни разу в жизни я так не играл, госпожа Юлиса. Да простит меня лучезарный Нолип...
Посуровев, старший урбы свёл брови к мясистой переносице.
– Если бы у нас было ещё немного денег...
– Сфин Бетул назначил неподъёмный выкуп, - покачала головой Ника, морщась от стыда.
Глаза Гу Менсина вспыхнули дикой, животной ненавистью, губы разошлись в злобном оскале, обнажая крупные жёлтые зубы.
– Пусть этого лагира сожрёт самое страшное и вонючее из чудовищ Тарара! Я проклинаю его род от начал мира до конца времён!
– Да сбудутся ваши слова, господин Гу Менсин, - со всей искренностью пожелала девушка.
Пока они разговаривали, артисты разожгли костёр, а их жёны, достав котёл, готовили болтушку из муки, горсти фасоли и трёх больших луковиц. Полученное варево щедро сдобрили оливковым маслом.
Пирожки Аппия Герма Струдуба и другие вкусности закончились, так что путешественнице пришлось есть данное блюдо, больше всего напоминавшее своим внешним видом обойный клей.
Но не только внешний вид и соответственный вкус кушанья отбивали аппетит Ники. Напротив за догоравшим костром, тесно прижавшись к матери, живым упрёком сидел Менран и ел яблоко, осторожно откусывая кусочки правой стороной рта. Похоже, мальчику ещё и зуб выбили.
Как правило, за обедом артисты много разговаривали, смеялись, шутливо переговариваясь друг с другом. Но сейчас вокруг царила гнетущая тишина, нарушаемая редкими короткими замечаниями.
Крина вернулась от фургона с полной миской.
– Так и не ест?
– участливо спросила Приния.
– Нет, - покачала головой женщина, вытирая заплаканные глаза.
– Кровь вроде больше не течёт. Так жар начался...
Она в отчаянии воздела руки к небу.
– О бессмертные боги, за что вы отнимаете у меня единственного сына, надежду и отраду мою на старости лет?! Царственный Питр, где твои огненные молнии?! Почему они не испепелят Сфина Бетула и его мерзких приятелей?! Как ты мог позволить им так мучить моего мальчика?! Моё сокровище, моё облачко на жарком небе...