Отважное сердце
Шрифт:
— Он мог совещаться с ними, — заявил Глостер, и его хриплый, резкий голос эхом прокатился по зале, — но из того, что я слышал, могу сказать, что наш лорд пренебрег советами своих ближайших сподвижников и предпочел поступить по-своему. Канцлер рекомендовал ему отвергнуть условия Парижа, как наверняка поступили бы и все мы, если бы знали о таковых. — Он вперил враждебный взгляд в короля. — Мой вопрос, милорд, состоит в том, почему вы так поступили. Хотя ответ мне уже известен.
Эхо обвинительной речи графа Глостера еще не успело стихнуть, а Роберт уже не сводил глаз с короля. Он и представить не мог, что человек на троне, стоящий выше
— Граф Гилберт, — предостерегающе рыкнул Джон де Варенн, — я советую вам соблюдать правила приличия.
— А почему? — пожелал узнать Глостер. — Когда мой меч потребуется, чтобы вернуть герцогство обратно? И мои люди, которых я пошлю на смерть? Если бы Франция в равной мере предала всех нас, то мы все в едином порыве объединились бы вокруг нашего короля, ища отмщения и справедливости. Но нам не предоставили возможности отвергнуть условия, выдвинутые Филиппом. Как никто из нас не получил бы руку французской девственницы, которую подвесили у нас перед носом в качестве приманки. И это не мы угодили в расставленную ловушку. Так почему нас подали Филиппу на золотом блюде как пикантное угощение?
Зала взорвалась криками. Там и сям раздались голоса, одни негодующие, другие увещевающие, а Роберт смотрел на графа Глостера, чья давняя неприязнь к королю была ему хорошо известна. Глостер недавно женился на одной из дочерей монарха, что было, по меньшей мере, удивительно, учитывая его репутацию, но, вводя могущественного графа в королевскую семью и держа его при себе, Эдуард явно надеялся избежать как раз таких вот столкновений. Вспоминая, как дед отзывался о войне между королем Генрихом и Симоном де Монфором, Роберт понял, что на примере отца Эдуард хорошо усвоил, сколь опасен может быть недовольный барон.
Со своих мест поднимались и другие графы, подливая масла в огонь обвинений Глостера. Но были и такие, кто встал на защиту короля. Роберт обратил внимание на сидевшего рядом с Хэмфри де Боэном мужчину, который вступил в яростную полемику с графом Глостером. Дружелюбная манера молодого рыцаря исчезла без следа, когда он торжественно смотрел на своего соседа, чье широкое лицо настолько походило на его собственное, что Роберт без труда угадал в нем отца Хэмфри, графа Херефорда и Эссекса, констебля Англии. И Херефорд был не единственным, кто защищал Эдуарда. В зале загремел голос Энтони Бека, требующий покарать Глостера за проявление неуважения к своему королю, который потерял голову не только от страсти к молодой невесте, но и был подло обманут своим хитроумным кузеном, когда тот, подобно волку в овечьей шкуре, предложил мир, а сам нанес удар в спину. Так что их праведный гнев должен быть направлен на Францию, а не на собственного короля, бушевал епископ, воздев кверху кулак, словно читал проповедь перед конгрегацией.
Эдуард встал с трона.
— Довольно!
Его резкий голос заставил присутствующих умолкнуть; те, кто стоял на ногах, медленно, один за другим, опускались на свои места. Король выдержал долгую паузу, молча стоя в своей черной мантии, как живое олицетворение ярости и гнева. Но затем гнев его испарился, и он понурил голову.
— Граф Гилберт прав.
Дворяне недоуменно переглядывались. Многие смотрели на Глостера, который не сводил глаз с Эдуарда, и лицо его было исполнено тягостного недоверия.
Эдуард поднял глаза.
— Я поступил, как глупец, когда поверил Филиппу.
На мгновение Роберту показалось, что он подметил следы яростной внутренней борьбы на лице короля, но потом они исчезли, и на нем осталось лишь раскаяние.
— Я признаю, что брачный договор показался мне милостью небес. Большинство моих детей мертвы. У меня остался только один наследник мужского пола, а этого явно недостаточно.
Роберт вдруг понял, что согласно кивает, вспоминая короля Александра.
— Мною руководила не похоть, не вожделение, а долг перед королевством и моими подданными. Вот почему я сделал то, что сделал. Я действовал поспешно и необдуманно.
Бароны притихли. Глостер выглядел растерянным и смущенным, будучи не в силах встретить взгляд короля.
Эдуард встал с трона и сошел вниз по ступенькам помоста. На мгновение приостановившись, он вдруг опустился на колени перед скамьями. Роберт во все глаза смотрел на коленопреклоненного монарха. Волосы короля отливали сталью в свете факелов, черная мантия складками легла вокруг него на пол, и в это мгновение Эдуард выглядел более величественно, чем когда-либо ранее.
— Я молю вас о прощении. — Голос короля достиг самых дальних углов залы. — Не как ваш король, а как мужчина, грешный и несовершенный, как любой потомок Адама. — Он поднял голову. — И точно так же, как я молю вас простить мои ошибки, совершенные для блага королевства, я молю вас о помощи, дабы вернуть то, что обманом отняли у всех нас. Встаньте рядом со мной, мужи Англии, и более я не обману вашего доверия.
Со своего места поднялся граф Херефорд.
— Я последую за вами, милорд. В жизни и смерти.
Рядом с отцом вскочил на ноги Хэмфри де Боэн, высоко подняв голову, и лицо его преисполнилось гордой решимости.
Их примеру последовали все остальные, один за другим, медленно поднимаясь со своих мест и клянясь в верности Эдуарду.
— Рыцари королевства, седлайте своих боевых коней, — прогремел с помоста рокочущий бас Энтони Бека. — Доставайте мечи и копья! Мы вернем земли нашему королю!
Роберт огляделся по сторонам. Графы Норфолк, Арундель и прочие, только что обвинявшие короля, начали вставать со своих мест. Одни были искренне тронуты поразительной речью Эдуарда, другие попросту не желали оставаться в меньшинстве, продолжая сидеть. Он помедлил еще мгновение, а потом поднялся вместе со всеми. Да, разумеется, это не крестовый поход, но и война во Франции открывала перед ним массу возможностей: захваченные поместья, пленники для получения выкупа и благодарность самого короля. Когда и граф Глостер выпрямился во весь рост, мрачный, но побежденный, Роберт, стоя среди баронов Англии, ощутил прилив радостного возбуждения. Ради этого момента он тренировался, ради этого он провел долгие месяцы в Ирландии и годы в Каррике и Аннандейле. Это был его шанс заслужить славу и почет, вступив в ряды одной из самых могущественных армий христианского мира.