Отважное сердце

Янг Робин

Наконец, Мадог заговорил:

— Там, внизу, за стенами своих городов и замков, в залах чужеземных чиновников, где всегда тепло и много еды, они называют нас преступниками и разбойниками. Но это не так, потому что мы не желаем соблюдать английские законы, а живем по законам королевства Гвинедд. Кое-кто из вас считает нас пленниками, заключенными в теснинах наших гор. Я говорю вам, что мы — не преступники и не пленники. Здесь, в горах, мы — короли!

Его слова были встречены нестройными приветственными криками. Один или двое мужчин весело расхохотались.

Мадог тем временем продолжал:

— Мы долго ждали случая вернуть обратно отобранные у нас земли. И вот, наконец, этот день настал. Города Эдуарда остались беззащитными, а все его солдаты были призваны на войну. От нас тоже требуют сражаться

за короля, чиновники которого обложили наш народ непомерными налогами, ввергнув нас в нищету. Но мы не станем поднимать копья в защиту этого тирана.

Крики мужчин стали громче.

— Мы направим свои копья против него!

Ответом ему послужил громоподобный рев, и мужчины застучали древками о землю.

Но голос Мадога заглушил их крики:

— У нас есть союзники в горах на юге и западе. Это мужчины, готовые биться и умереть за правое дело. У нас есть оружие. У нас есть воля!

Рев стал еще громче, в нем уже не осталось веселья, а звучала лишь неподдельная ярость.

— Веками наш народ мечтал о воине, который приведет нас к победе над иноземными захватчиками и откроет новую страницу в истории нашей страны. Пророки говорят, что его пришествие будет сопровождаться знамениями и чудесами. — Мадог жестом указал на своего брата. — Я говорю вам — вот оно, наше знамение! Наше чудесное явление!

Дафидд присел на корточки рядом с украшенным серебряными накладками деревянным сундучком и откинул его крышку. Осторожно и благоговейно он достал оттуда тонкий золотой обруч, украшенный вмятинами и царапинами. Когда он передал его брату, крики воинов стихли, как по мановению волшебной палочки.

Мадог стоял перед ними, и ночной ветер трепал его черные волосы, швыряя их ему в лицо.

— Некогда эту корону носил человек, чья кровь течет в моих жилах. Перед тем, как пасть в битве, могущественный Льюэллин передал ее мне. Я спрятал корону от короля Эдуарда, когда тот пришел за нею, чтобы привлечь ее силу на свою сторону. — С бешено бьющимся сердцем Мадог поднял корону в вытянутой руке. Он ждал этого момента целых десять лет. — Пришло время покинуть наши укрытия и спуститься с гор, чтобы направить копья на врагов. И я поведу вас, но не как Мадог ап Льюэллин, а как ваш принц, потому что в руках я сейчас держу корону короля Артура. Древнее пророчество гласит, что тот, кто наденет ее на голову, станет принцем Уэльским.

КАРНАРФОН. УЭЛЬС

1284 год

За окнами запели птицы, возвещая рассвет, словно они были вестниками самого Господа, первыми услышавшими его призыв к пробуждению, идущий с горних высей. Чайки и гуси, цапли и острокрылые бакланы, маленькие драконы, как называли их некоторые английские солдаты, никогда до этого не видевшие моря.

Эдуард лежал молча, слушая их приглушенный галдеж и глядя на стену в просвет между драпировками, где в течение последнего часа медленно проступало пятно света. Льняные простыни на кровати скомкались и промокли от пота. Нынешней ночью он спал не более двух часов, но усталости не ощущал. К птичьему хору присоединился новый крик, прокатившись эхом по коридору и застряв под дверью спальни. Эдуард искоса взглянул на жену, теплую и мягкую, которая спокойно спала рядом с ним, разметав по подушкам черные с проседью волосы. Она не пошевелилась. Спустя мгновение он сел на постели, и меховое одеяло соскользнуло, обнажив его плечи и грудь. Пол под ногами смягчал ковер, один их многих, на перевозке которых вместе с кроватью и прочей мебелью настояла Элеонора. Эта кровать и ковры путешествовали с ними по всем графствам Англии, пересекли границу и сейчас углубились в самое сердце горной Сноудонии.

Когда Эдуард ступил на пол, от свежего предрассветного воздуха по коже его побежали мурашки. Надев теплые короткие штаны, он подвязал их шнурком, чтобы они не спадали. Потянувшись за сорочкой, Эдуард поймал собственное отражение в зеркале. Из полумрака на него смотрела высокая фигура, с мускулистыми длинными ногами, широкой грудью и крепкими руками. Кампания закалила его, превратив тело в средоточие силы и энергии, каким оно было в молодости. Однако же, война оказалась бессильна убрать седину на висках или морщинки в уголках глаз, которые лишь стали глубже. Два месяца тому он отпраздновал свою пятьдесят пятую годовщину, и прожитые годы отражались в его глазах и на шершавой коже, загорелой до черноты и обветренной. Отвернувшись от зеркала, Эдуард набросил сорочку, сверху надел камзол с поясом и, наконец, сунул ноги в высокие сапоги, пыльные и сморщенные, несмотря на яростную чистку, которую задал им паж. Выйдя из спальни, он зашагал по коридору.

Крики стали громче, и к ним добавилось негромкое пение. Эдуард остановился перед закрытой дверью, вслушиваясь в пронзительные вопли, долетавшие из-за деревянной преграды. Он слышал, как кормилица расхаживает по комнате, и как младенец судорожно втягивает воздух, чтобы вновь заорать во всю силу легких. Эдуард закрыл глаза и прижал ладонь к створке, всеми фибрами впитывая этот звук. Минула всего неделя с той поры, как из Лондона прибыли гонцы с сообщением, что его старший сын умер в Вестминстере, сгорев в одночасье, как и слишком многие из его детей за прошедшие годы.

Его первенец умер еще в утробе; шансов выжить у него не было. Следующий ребенок, очаровательная Кэтрин, скончался спустя шесть месяцев после битвы при Льюисе в возрасте трех лет. Джоанна вообще дожила лишь до восьми месяцев, Джон прожил пять лет, а Генри — шесть. Десять его детей умерли один за другим, и вот теперь Альфонсо, смышленый мальчуган и настоящий красавец, который, как он не сомневался, должен был стать его наследником и надеть на свои кудри корону, присоединился к их молчаливой рати. И кричащий ребенок за дверью, шестнадцатый по счету и названный в его честь, родился во время войны, оставаясь его последним сыном и наследником английского престола. Громкие крики младенца служили Эдуарду утешением. Он еще немного помедлил у дверей, после чего спустился по лестнице из королевских апартаментов и вышел в рассветные сумерки.

Небо над далекими горными вершинами уже приобрело золотисто-розовый оттенок, и только над водами Менайского пролива [43] и узким горбом Англси оно еще оставалось угольно-синим и в нем до сих пор висел молочно-белый шар луны. Над лиманом, рукав которого протянулся вдоль южных стен замка и впадал в пролив, кружили чайки. Эдуард ощутил соленый привкус на губах, перебивавший даже запах свежей сосновый смолы, еще не выветрившийся из спальни, которую он только что покинул. Эти апартаменты были выстроены для него и беременной королевы, когда они весной прибыли в Карнарфон. Здесь Элеонора родила их сына, как он того и хотел; для покоренной нации это стало свидетельством того, что эта земля отныне принадлежит ему и его наследникам. Массивный каменный замок, понемногу обретавший очертания вокруг его личных покоев, пребывал еще в самой начальной стадии строительства, но внутренним взором Эдуард уже ясно видел, каким могучим сооружением он станет.

43

Менайский пролив отделяет графство Англси (Уэльс) от Британии.

Был выкопан и облицован ров, сотни землекопов заложили фундаменты под главную башню и стены, в карьерах Англси добывали камень и на лодках переправляли через пролив. Постепенно, дюйм за дюймом, росли стены замка и город за его пределами. Гигантская строительная площадка ощетинилась лесами и подмостками, а в воздухе висела густая пыль каменной крошки. В некоторых местах уже виднелись остовы будущих башен со стенами толщиной в двадцать футов. Дверные проемы вели в никуда, в незаконченных стенах зияли боковые входы, пролеты незаконченных лестниц обрывались в пустоту. И только одна-единственная башня, самая большая, зловещей тенью нависая над заливом, уже поднялась до уровня второго этажа. Эдуард видел чертежи, составленные его главным архитектором, Джеймсом Сент-Джорджем, и мысленно мог дорисовать на фоне голубого неба массив башни, возносящейся на высоту трех этажей, увенчанный угловатыми башенками, на концах которых встанут каменные орлы в натуральную величину.