Ответ
Шрифт:
— Кольбенмейер! — простонал ректор.
Игнац еще раз, погулял глазами по растревоженной физиономии своей жертвы, затем, сделав легкомысленный жест, вернулся к текущим делам: жатва его созрела. — Однако не будем докапываться, кто проявил бестактность, — проговорил он высокомерно, — тем более что скандал послужил бы лишь интересам заявителя, то есть стоящей за ним корпорации. Что следует сейчас предпринять?
Однако ректор с его стокилограммовым телом и израненной душой неспособен был угнаться за легкими на остроумного государственного мужа. — В Венгрии кое-кто лично заинтересован в том, чтобы коллега Фаркаш расстался с кафедрой.
— Знаю, — высокомерно бросил государственный
— Особенно в Политехническом, — проворчал ректор.
Государственный секретарь кивнул. — Догадываюсь.
— Семейственность, мой милый, раковая опухоль нашей страны, — ударил ректор кулаком по столу. В мозгу Игнаца словно включили прожектор: шурин ректора Политехнического института, доктор Оскар Нягуй, приват-доцент университета, уже несколько лет подряд бесплодно гоняется за кафедрой по химии. — Знаю, — повторил он, сверкнув очками в лицо ректора. — К сожалению, до сих пор мы не имели возможности удовлетворить более или менее законные претензии доктора Оскара Нягуя. Научное соперничество порождает множество мучительных осложнений между людьми, во всем прочем весьма достойными.
Но ректор был уже во власти гнева. — Нягуй просто глупец. Я знаю его еще по Мако, да ему завалящую тачку никто не доверил бы! Его отец был помощник губернатора, но парень уродился форменным болваном, так что отец не решился сунуть его в комитетскую управу; пусть уж лучше по университетской стезе идет, говаривал он, может, там не заметят, что в голове у него шариков не хватает.
— Понятно, господин ректор, — прервал его Игнац, нежданно-негаданно обогащенный новой тонкой комбинацией. — Но сейчас давайте поломаем головы над тем, как парировать эту статейку. Дадим опровержение?
— Невозможно, — возразил ректор, — факты ведь подтвердились.
— Ну, это бы еще пустяки! — улыбнулся Игнац. — Но, увы, приходится опасаться, что хунгаристы ответят новой статьей, содержащей еще более точные данные.
— Вполне может случиться, — рассудил ректор.
— Нет ли у вас, господин ректор, связи с ними? — коварно спросил Игнац.
Седые щетки густых бровей разъяренно подскочили. — У меня? Скорей уж у моего коллеги ректора Политехнического!
На минуту воцарилась тишина. Игнац мысленно пробежал по уникальной, уходящей в дальние дали клавиатуре собственных связей; вдруг остановился с разбегу, улыбнулся, задумался. Один из двоюродных его братьев, служивший в министерстве сельского хозяйства, был вхож в семейство доктора Виктора Крайци, главы хунгаристов, будучи приятелем и закадычным другом Левенте Крайци, младшего брата Виктора, и почти официальным женихом Илдико, двоюродной сестры братьев Крайци. Левенте занимался хозяйством в Веспреме, в обремененном долгами имении своего отца, отставного подполковника, но каждую зиму два-три месяца проводил в столице. Илдико жила в Пеште круглый год в семье старшего брата, Виктора. Воспользовавшись через двоюродного брата двойной колеей дружбы и возможного будущего родства, рассуждал про себя Игнац, не трудно будет войти в доверие к могущественному презесу и выяснить, как — атакуя сердце его или разум — вернее достигнуть мирного разрешения вопроса. Итак, вот она, первая потайная клавиша, удовлетворенно думал Игнац. Легким прикосновением, самым кончиком пальца, он тут же попробовал тронуть и другую клавишу.
— А если бы пообещать кафедру Нягую!..
Кончики усов ректора, словно два штыка, вонзились в Игнаца. — Зачем?
— Чтобы умаслить Политехнический.
— Кафедру этой бездари! — возмущенно вскричал ректор.
— Я сказал — пообещать!
— Знаете пословицу:
— Даже расист? — тонко усмехнувшись, спросил Игнац.
— Расист тем более, — буркнул ректор. — Да и какую кафедру хотите вы ему обещать, мой милый? Все заняты, уходить никто не собирается.
— Это верно, — согласился Игнац. — Но можно ведь посулить, что откроем кафедру в Политехническом, скажем, общей химии.
— А это зачем? — проворчал ректор. — Есть же у них кафедра органической химии, неорганической химии, физико-химическая, химико-технологическая, электрохимическая и бог его знает сколько еще…
— Ну, тогда у вас? — прервал его Игнац, едко улыбаясь.
Ректор встал. — Оставим шутки, мой милый, — произнес он, побагровев. — Университет имени Петера Пазманя не покупает лошадь к гнилой уздечке. — Игнац рассмеялся. — Разумеется, нет, милейший господин ректор. Но почему бы не пообещать?
Ректор, несколько обеспокоенный, брел домой; правда, он решил, забыв до времени собственные обиды, уступить пожеланию министерства культов и дисциплинарное дело профессора Фаркаша замять, но хитрым старым носом своим он чуял, что в воздухе пахнет порохом и вся эта история будет иметь продолжение. Едва он вышел из кабинета государственного секретаря, на столе у того зазвонил телефон: главный прокурор Шелмеци трижды чихнул в трубку в знак приветствия. Игнац, боявшийся инфлюэнцы больше чумы, в ужасе отдернул голову. — А у тебя все еще насморк, дорогой друг? — воскликнул он, держа трубку на расстоянии пяти сантиметров от испуганного рта и носа. — Вчера вечером у текстильного барона ты как будто чувствовал себя уже неплохо!
— Что и как там у нас с делом Фаркаша, Лаци? — спросил главный прокурор. — Думать не моги отступить хоть на йоту. Мне известно из верного источника, что, если разбирательство состоится, Фаркаш подаст в отставку и уедет за границу.
Игнац, прищурясь, смотрел на трубку. — Слишком горяча каша, подавятся…
— Какое подавятся! — нетерпеливо прервал его прокурор. — Сожрут за милую душу!.. Между прочим, сегодня я был в кабинете министров, где также зашел разговор об этом.
— Как, и там?
— Повсюду.
— У них нет дел поважнее?
— Нет. — Трубка захрипела, закашляла, Игнац с содроганием откинул голову. — Пойми же, Лаци, — прокричал Шелмеци раздраженно, — это не какой-нибудь пустячок, который ваши там, в культах, уладят по-домашнему или оставят, как есть. Ты даже не подозреваешь, какие силы готовятся к схватке за спинами профессора Фаркаша и студента-хунгариста.
— В самом деле? — машинально сказал Игнац.
— Не понимаешь? — совсем выходя из себя, прокричал главный прокурор. — Аполитичность Фаркаша — фикция, хочет он того или нет, но его поведение все-таки является определенной политической позицией, и те, кто сплачивается за ним или против него, стремятся к гораздо большему, чем говорят. Дело Фаркаша от двери лаборатории на Музейном проспекте тянется до самой Женевы.
Государственный секретарь молчал.
— Что с той женщиной, — спросил прокурор после минутной паузы, заполненной его тяжелым сопеньем, — что с той женщиной, которая пыталась покончить с собой в аудитории во время его лекции?
— Еще одно самоубийство? — ахнул государственный секретарь.
— Что значит — еще? Я знаю только об одном.
— О каком?
— Я говорю о жене того журналиста, который…
— О жене Шике?
— Ну да, о ней… — прохрипел Шелмеци, одолеваемый сильным приступом кашля. Игнац подождал, пока он утихнет. — Жена Шике сделала попытку к самоубийству не в аудитории и не во время лекции, — сообщил он с удовольствием, — а ночью, в лаборатории профессора Фаркаша.