Ответные санкции
Шрифт:
— Есть одно условие, необременительное. Остальное — детали, о них потом. Я хотел отправить вашему отцу письмо: ваш сын у меня, давайте договариваться. Аллах послал ещё двоих.
Бог или кто другой, но некая высшая сила точно устроила нам с Камаллой контрастный душ. После восхитительных дней и ночей в Баграме мы захвачены безумцами.
— Абдулхамид, кто вы? В иерархии новой власти.
— Член Исламского революционного меджлиса, — он недобро скалится. — Изучали Пакистан только как цели ракетных атак?
Иной раз стоит сказать неприятное, чтобы создать иллюзию откровенности.
— Вы правы. С тех пор, как правительство перебралось из Исламабада в Карачи, персоналиями мало кто интересуется. Пока не увидели ваши припасы на чёрный день.
Пакистанец заразительно смеётся, не прекращая лапать боеголовку. В поглаживании смертоносного конуса проглядывает нечто извращённо-сексуальное.
— Так давайте сдвинем дело с мёртвой точки. Вы свободны, мистер Фрост. Донесите отцу моё послание.
— А сестра?
— Побудет в гостях.
Опускаю глаза, стараюсь не выдать всплеск ярости. Мы наедине, и желание разбить его бритую голову прямо об атомную бомбу туманит рассудок. Моя несостоявшаяся жертва продолжает как ни в чём не бывало.
— Думал сообщить господину Абдулу, что Чанд у меня. Сомневался в нём.
— Вы снова правы. Чандрагупта не годится ни на роль заложника, ни переговорщика. Он — последний, ради кого отец пойдёт на уступки, и последний, к кому прислушается.
— Договариваться получается, верно? Но это пока вы в плену и ваша жизнь в моих руках. Идём!
Назад он мчится стремительно. Наверно, принял решение после долгих колебаний и теперь спешит реализовать. У меня зреет своё…
Толстяк пребывает в той же позе. Бьюсь об заклад — головы не повернул. Камалла нервно ломает пальцы.
Абдулхамид оглашает вердикт, на Чандрагупту он не производит впечатления, Камалла пугается ещё больше. Она останется одна! Моё присутствие в плену делало заточение не таким ужасным?
— Дополнительное условие господину президенту будет исполнить несложно. Мне нужен доступ к Некросу. Полностью автономный, независимый от Баминги терминал.
Так. Старательный индус выболтал нашему злейшему врагу всё, что знал. По крайней мере, всё, что не поленился рассказать. И моё решение, зачатое в момент бега по бетонным ступеням, рождается на свет с громким детским криком.
— Мистер Абдулхамид, больше шансов на успех, если отпустить сестру. Она — любимая дочь, отец её выслушает. Я остаюсь в заложниках. Всё же мужчина.
Можно только гадать, что ценнее по меркам этого экстремиста — правоверная мусульманка (фи-и, женщина, второсортное существо, недаром радикалы прихлопнули Беназир Бхутто) или кафир, но всё-таки мужик. Судя по затянувшейся паузе, ответ неоднозначен.
— Предлагаешь себя в заложники, неверный? Не откажу тебе в смелости.
— Воевать с женщинами не престало ни вам, уважаемый, ни нам. Подвергать их опасности — тоже.
Оскал белых зубов заставляет завидовать. У меня такие появились после репарасьон, когда родные резцы раскрошились под автоматным прикладом. У пакистанского урода — собственные. Приклад по ним плачет…
— Что ж вы её везли на вертолёте?
Жму плечами. Недоглядели. Прости, дядя.
Камалла смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Они кажутся огромными. Не грусти, дарлинг, если правильно распорядишься свободой, свидимся. Надеюсь — ещё в этом мире. Да поможет тебе Аллах.
Нас разделяют, и я получаю бессчётное в своей бродяжьей жизни временное пристанище, спасибо, хоть не в подземелье. Сейчас роль Букингемского дворца для моей персоны исполняет одноэтажная однокомнатная хибара. Вроде бы такие называются «саклями». Камаллу вижу последний раз — утром и мельком, когда тишину посёлка нарушает рёв вертолётного ротора, поднявший настоящую песчаную бурю. Лопасти вращаются, моя ненаглядная неуверенно трусит к раскрытой боковой двери, оттуда приветливо торчит пулемёт. Оглядывается, лицо напряжено. Думаю — ищет взглядом меня. Машу рукой в окне, понимая бесполезность жеста — на фоне восходящего солнца она не сможет рассмотреть, оконный проём кажется чёрным пятном… Прощай.
Дни в плену тянутся тоскливо и удушающе однообразно. Экстремист куда-то свинтил. Толстый индус — единственный в посёлке, кто понимает английский, но с ним говорить не тянет. Часами гуляю вдоль дувалов, жру лепёшки с похлёбкой да отсыпаюсь впрок, если бесчисленные насекомые из тюфяка не беспокоят свыше обычной озверелости.
Со смесью нетерпения и страха жду лопотанье вертолётных винтов, с ними рослых морпехов из штурмовой группы. А чего ждать-то? Я не гражданин США и даже не сын президента Центральной Африки, чтобы ни заливал пакистанцам. Российская разведка не знает о моём местонахождении, а если бы и узнала, у них нет практики, как, собственно, нет и средств выручать своих в подобной передряге. Будем объективны — меня некому освобождать. К тому же при первой попытке освобождения местные пристрелят нас обоих с толстяком, это как пить дать.
Рассчитывать могу только на Камаллу. По правде говоря, особо уже ни на кого не рассчитываю.
Через неделю подскакиваю среди ночи от рёва мощного дизеля. Спешно натягиваю натовскую пятнистую униформу, в ней аборигены смотрят на меня как на прокажённого. Около входа в бункер остановилось длинное многоколёсное сооружение, и не нужно семи пядей во лбу, чтобы догадаться о его назначении.
Хочется выть волком, бежать в пустыню, нарваться на пулю часового, только бы не видеть этого… Но ноги вросли в сухую землю и заявили саботаж. Я стою и смотрю, как начинается самое страшное. Чесслово, если бы атомную бомбу можно было взорвать на месте, бросился бы вперёд, не думая о последствиях.
В полумраке, чтобы не облегчить жизнь спутниковым наблюдателям, туземцы выкатывают боеголовку. Не исключено, в подземельях смонтирован незамеченный мной подъёмник. Снова заводится дизель, но машина не уезжает. Длинная ракетная сигара задирается вертикально, чёрная на фоне чёрного звёздного неба. Вот и летела бы в космос, не задерживаясь!
Запуск космической ракеты видел только по телевизору. Баллистическая стартует не менее эффектно, если наблюдать с двухсот шагов: море огня обволакивает автомобильное шасси, стальная сигара с утробным ворчанием вонзается в зенит, опираясь на ослепительную звезду. В вышине начинает отклоняться от вертикали. Спешно высматриваю Малую Медведицу с Полярной звездой, здесь она ниже над горизонтом, чем для наблюдателя из Москвы. Если глаза не обманывают, ядерная гадина повернула на запад.