Ответные санкции
Шрифт:
Опускаюсь на песок и охватываю голову руками. Что нам известно о пакистанских ракетах, кроме того, что их вообще не должно быть? На время моего пленения — ни черта. По размеру меньше «Тополя», больше «Искандера», то есть нечто средней дальности типа старых советских SS-20. Что на западе? Кабул, Багдад, Тегеран, Дамаск… Нет, столицы исламских стран — вряд ли. Твою ж налево… Иерусалим! Но там Аль-Акса. Тель-Авив? Гадать бессмысленно, в секторе протяжённостью в несколько тысяч километров целей предостаточно.
Игнорирую доводы разума, что земля после ракетного выхлопа токсична
Негодяйчик замечает меня и удостаивает чести в виде беседы, оставив на минуту важных пузырей из Карачи.
— Видели, мистер Фрост? Наши слова не расходятся с делом.
Я чуть не застонал.
— Но мы же готовим переговоры!
Он снисходительно щерится.
— К переговорам с Центральной Африкой пуск не имеет отношения. Мы отправили ультиматум Кабулу вышвырнуть гяуров из Баграма. Слов не понимают? Пришлось проучить.
В душе зарождается надежда.
— И ударили по Баграму? Или Кабулу? — боюсь дышать, чтоб не спугнуть удачу, эти города прикрыты противоракетным зонтиком, одиночным выстрелом его не прошибить. Если так, то Абдулхамид получит сообщение — с ракетой утеряна связь до подлёта к цели.
— Ну, нет. Мы — разумные люди, — он говорит с апломбом, а меня просто корчит от его «разумности», надеюсь, полумрак скроет гримасу. — Нельзя взрывать Баграм, это объявление войны США. И Кабул нельзя уничтожить, иначе придётся ждать, когда у власти появится новое правительство. Кандагар. Братьев-талибов мы предупредили уходить.
Кандагар… Уничтожение сотен тысяч — просто предупредительный выстрел? Кошмар! Неужели эти идиоты воображают, что Биг Босс сядет с ними за стол переговоров или одарит терминалом Некроса?!
Помимо воли вслушиваюсь. Кажется, что из-за гор донесётся грохот взрыва, а над ними взметнётся самый ядовитый в мире гриб.
Абдулхамид продолжает спокойнейшим образом разглагольствовать, что всем мусульманским правителям теперь придётся прислушиваться к Карачи. Месть за непослушание страшна и неотвратима. Затем он возвращается к соучастникам, я охреневаю в одиночестве.
Меня колотит. Как такое случилось, что религиозным фанатикам в руки попало ядерное оружие? Я не виню ислам. Если крестоносцам, что «освобождали» Землю Обетованую от мусульман и иудеев, дали бы в руки атомную пушку, они бы ни минуты не колебались. Вознесли бы молитву Иисусу-Спасителю и нажали кнопку в полной уверенности, что делают богоугодное дело.
Я виню себя. И Россию. И Штаты. И Центральную Африку. И европейских политкорректных либералов. И цивилизованных мусульман Ближнего Востока. И китацев, они ближе всех из мощных держав, за Тибетом, но не вмешались вовремя. Вообще не вмешались. Как завещал Конфуций, сидят на горе и любуются, подобно умной обезьяне, смотревшей на двух дерущихся тигров.
Я возвращаюсь в свою халупу и без сна валяюсь до утра. Нет ни радио, ни телевизора, ни, тем более, Интернета, чтобы узнать последствия пуска. С болезненным любопытством тащусь обратно к месту преступления. Там с удивлением вижу «братика». К слову сказать, он сменил европейский костюм на халат и тапки, они ему очень к лицу, безразмерная одежда обтекает бесформенное тело, она не станет мала, если ещё прибавит килограмм двадцать. Осоловелое личико обращено к тёмному пятну, где чахлая поросль выгорела от ракетной струи.
Пусковая установка удалилась, как и вереница джипов со столичным начальством. Одинокий «Лендровер» наверняка принадлежит Абдулхамиду. Лёгкий на помине, тот выскакивает из ближайшей сакли, будто за ним гонится шайтан. От ночного выражения превосходства не осталось ни следа.
— Индия пустила ракету!
Комментарии не требуются. Урод бросается к машине, но я перехватываю его и толкаю к подвалу. Индийские пусковые установки в штате Джамму и Кашмир, подлётное время — минуты, уже не удрать. До Абдулхамида это доходит без слов, но ещё раньше до Чандрагупты. Я думал, террорист мне поможет преодолеть часовых, но с ролью тарана справился толстяк. Своей массой он просто снёс караул на входе и рванул по наклонному тоннелю вниз с невероятной для такой комплекции скоростью.
Нижние уровни наверняка выдержат и ядерный удар, если эпицентр не окажется ровно над нами. Конечно, засыплет. Не факт, что отроют. Но всё это — потом, лишь бы пережить взрыв.
Он доносится чудовищным грохотом. Бетонный пол ходит ходуном, моментально покрываясь трещинами. Плита перекрытия падает на Чандрагупту, сплющивает его как гнилой фрукт и запирает мне путь. Гаснет электричество, и в следующий миг что-то невероятно огромное сваливается сверху…
…Эту темноту, абсолютную и вечную, не спутать ни с чем, кто случайно здесь побывал и был вытащен врачами. Как и звенящую тишину. Не нарушая её, внутри меня раздаётся голос. Точнее, внутри того, что когда-то было мной.
«Вот ты и здесь, Геннадий. Насовсем или в реанимации?»
Я узнаю голос Гриши. Я слышу его без терминала Некроса. Это означает только одно.
Смерть.
Глава одиннадцатая,
которая могла бы быть эпитафией герою и эпилогом одновременно
Знание и мудрость приходят к нам тогда, когда они уже не нужны.
Ничего плохого, кроме хорошего, не произойдёт.
Время в загробном мире весьма условно. Здесь нет часов или каких-то ориентиров, закатов и восходов. Вообще ничего нет. Беспокойные души осаждают новопреставленных, выпытывают новости. Только благодаря перепуганным до смерти (в буквальном смысле) новичкам мы узнаём о течении времени на Земле.
Нельзя сказать, что тут прошёл год. Это у живых он прошёл. Здесь — вечность.