Ответные санкции
Шрифт:
Мы выбираемся из останков вертолёта, дымящегося, но почему-то не взорвавшегося как в фильмах. Носовая часть разбита вдребезги, о самочувствии пилотов спрашивать воздержусь. Сержант, уже без покровительственной мины на физиономии, вытаскивает рядового. Тут как в кино — на месте «Чёрного ястреба» вспухает огненный шар, в какую-то долю секунды вижу двух вояк на фоне взрыва, их кидает вперёд и накрывает волной пламени, нас с Камаллой опрокидывает тоже.
Сержант встаёт, на удивление целый. Снимает кепи, глядя на солдата. От взорвавшегося вертолёта к тому что-то прилетело.
— Нас должны эвакуировать, — робко предполагает Камалла, и хочется подписаться под каждой буквой её слов.
Морпех настроен шевелиться по принципу «спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Вывалившись из вертолёта, он не забыл М-16. У меня в кобуре «Беретта», напарница вооружена только женским обаянием.
— Как вас зовут? — любопытствует она.
— Эдвард Ротенберг, мисс. Если не возражаете, я принимаю управление нашим отрядом. Как старший по званию.
Военная кафедра университета наградила меня званием мотострелкового лейтенанта, о чём благоразумно молчу. Офицер-пиджак против бывалого морпеха не катит. Поэтому подчиняюсь и вопрошаю:
— Какие приказы, сержант?
— Уходить от вертолёта. У нас маяки, наши их видят, местные — нет.
Горы мы перемахнули, они хорошо различимы на западе, вокруг пустыня с чахлыми останками растительности. А так — песок, булыжники, пыль. Никаких укрытий в пределах видимости.
Мы бредём к северо-западу, иногда оглядываясь на чадящий костёр. Ротенберг держит карабин наперевес, палец нервно поглаживает предохранительную скобу вокруг спускового крючка. Я было вытянул пистолет и дослал патрон в патронник, но уничижительный взгляд сержанта заставил щёлкнуть предохранителем и вернуть ствол в кобуру. О ратном опыте в уличных боях также предпочитаю умалчивать.
Главная битва разворачивается вокруг, но без моего активного участия. Сначала на большой скорости мчатся три армейских джипа, один тут же разлетается в клочки. К гадалке не ходи — сверху стрельнул беспилотник. Из двух других моментально вылетают дымовые гранаты, и больше дрон не вмешивается. Очевидно, оператор опасается царапнуть мою шкурку. Лучше бы рискнул…
Сержант стреляет наугад в дымную завесу, в ответ несётся очередь. Я роняю Камаллу на песок и совсем не эротично наваливаюсь сверху. Ротенберг падает навзничь, его я не толкал.
Так как он больше не указ, снова извлекаю «Беретту». Но — только чтобы швырнуть её на песок. Против трёх пуштунов с «Калашами» воевать не тянет.
Нас поднимают пинками. Ругаются, пихают прикладами. Камалла выдаёт резкую непонятную мне фразу. Пуштуны не рассыпаются в извинениях, но перестают размахивать автоматами и в джип нас засовывают без пинков в филейное место.
— Что ты им сказала?
— Что мы — правоверные из исламской Федерации. Не ожидала, что поймут арабский.
Это — интернациональный язык ислама, любые мусульмане знают несколько сот слов. Окрик бородача с переднего сиденья ясен без перевода: не болтать между собой. Погружаюсь в раздумья. Телефоны у нас не отобрали. Значит, где-то в подземельях Баминги-Бангоран серверы хранят информацию о наших перемещениях, а так как я нажал на вызов приёмной нашего МИДа, то и записывают звуки. В открытую пользоваться трубой не могу при всей своей наглости. Хотя терять нечего. Беспилотник разнёс их джип на куски с людьми внутри, не спрашивая фамилию. Согласно шариата, требуются равноценные ответные санкции. Так что милости ждать не придётся.
Скашиваю глаза в окно. Едем куда-то на северо-восток. Немилосердно кидает на ухабах. Дрон, если ещё порхает в вышине, больше не стреляет. Лучше бы грохнул всех, и амба… Я даже не представляю, что произносить во время намаза, и кое-какая часть тела красноречиво свидетельствует, что обрезание не имело места. Заодно вспомнилась хохма. В бытность Министром здравоохранения пришлось гасить скандал с одним богатым клиентом-евреем из Иерусалима. В ходе репарасьён регенерировала его крайняя плоть, о чём клиента предупреждали, но он не внял. Сейчас бы я сам не отказался от неприятной процедуры усекновения, если бы она повысила шанс на выживание.
Останавливаемся у какого-то селения. В машину всовывается субъект с бритой мордой и непокрытой головой, торс обнимает разгрузка с автоматными магазинами.
— Ху ар ю?
Его английский напоминает дикий диалект Баминги, но не от регионального стандарта, что по душе Биг Боссу, а из-за пренебрежения к фонетике. Отвечать берусь я, Камалла благоразумно помалкивает. Объясняю, что мы вообще не причём, просто международные наблюдатели из мирного африканского уголка.
— Мирного? Из того самого, чьи ракеты ударили по Исламабаду? Вы — хуже американских гяуров!
Про удар мимо Исламабада, чисто по ракетным установкам, и ядерную атаку на Индию я тихо молчу. Бритый не настроен на дискуссии. Он отрывисто тявкает, наверно — даёт какую-то команду. Нас обыскивают. Пробую возмутиться, что Камаллу шмонают мужики, получаю в лоб. Но нельзя молчать, нельзя уподобляться бессловесному куску мяса, отношение будет соответствующее. Впрочем, её лапают сдержанно, куда менее плотно, чем я в Баграме. Смарты вначале отправляются под колесо джипа, но безбородый предпочитает действовать наверняка, дополнительно всаживает в каждый по пуле.
Перед тем, как нас заталкивают в какой-то бетонный бункер, кидаю последний взгляд к облакам. Там кружится чёрная точка, американский дрон, который не в силах нас спасти. А может — просто соринка в глаз попала, мерещится всякое.
Лестница вниз, скудный свет, узкий коридор, ржавые толстые двери на массивных петлях… Шикарная натура для голливудских съёмок постапокалипсиса с толпами зомби. И я даже знаю, кто ближайший кандидат на обращение в мертвецы. Удивляюсь равнодушию относительно собственной судьбы. Камалла беспокоит больше. Даже если её убьют, пусть сделают это милосердно, не мучают.
Я продолжаю брести вслед за сутулой спиной боевика в сером халате, перепоясанном ремнём с подсумком. Странно. Впервые в жизни обращаюсь с просьбой к кому-то потустороннему. К Иисусу? К Аллаху. Впору действительно обрезаться.
В относительно чистой комнате под потолком горит одинокая лампочка без плафона. Она освещает единственный стол и гладкую физиономию примата, коего меньше всего ожидал тут увидеть. Чандрагупта собственной персоной!
Меня он не видел в новом обличье, а сестру немедленно узнаёт, но это не повод вскакивать из-за стола. По явным признакам — расслабленной позе, умиротворённой роже — догадываюсь, что ленивый толстяк здесь отнюдь не в качестве пленника.