Ответственность религии и науки в современном мире
Шрифт:
Мы только что видели, что происходит с некоторыми людьми к концу их жизни. Кажется, что люди оказываются в подобной ситуации также и в начале своей жизни, когда они только что родились на свет или еще совсем малые дети. У новорожденных и годовалых детей многие способности, присущие личности, еще не развились. Они сознательны, они могут общаться с окружающим миром и формировать отношения с другими людьми, однако пока не намного ушли в этом смысле от собаки или кошки. Их физиологическое развитие также еще полное. Некоторые основные функции, такие, как зрение и слух, развиты пока что недостаточно. Они не осознают себя, а это означает, что они не способны проводить различие между собой и окружающими. Они не способны иметь какие-либо проводить какую-либо связь между действиями и их последствиями и, разумеется, не способны говорить. Уровень развития их нервной системы еще весьма примитивен, и в этом смысле они схожи с животными. Принято считать, что дети обретают все те функции, которые делают их личностью, не ранее, чем по достижении ими двух лет [235] .
235
Tooley, Michael, Abortion and Infanticide. Oxford: Clarendon Press, 1983, pp. 309ff.
Ребенок моложе двух лет не может считаться полноправным членом «Клуба Личностей». Он не может на достаточном уровне общаться с другими и напрямую вносить свой вклад в благосостояние
236
Harris, John, Clones, Genes and Immortality. Oxford, New York: Oxford University Press, 1998, p. 50.
Итак, что нам следует думать о детях? Есть ли у нас моральное оправдание не заботиться о них, эксплуатировать их и даже убивать ради блага нашего общества? Проблема прав детей имеет долгую историю. Не считать ребенка реальной, полноценной, личностью – это не новшество нашего времени. Совсем наоборот. На самом деле только в последний век дети обрели непосредственные фундаментальные права. В Древней Греции дети считались собственностью своего отца, без всякого независимого морального статуса. Хотя их принадлежность к роду человеческому была признана и защищена – отсюда благополучие и образование детей было очень важным аспектом жизни древнегреческих городов-государств – в некоторых районах Греции убийство новорожденных было общей практикой и использовалось в целях как ограничения рождаемости, так и евгеники. В Спарте, где господствовал идеал физической силы и здоровья, дети, рожденные с каким-либо физическим уродством или умственно неполноценные, уничтожались – их сбрасывали со скалы. В других государствах, таких как Фивы и Афины, нежеланных детей относили в горы и оставляли там умирать [237] . Римляне причисляли своих детей к категории «res» («вещь»), наряду со своими женами, рабами, одушевленным и неодушевленным имуществом. В эпоху Просвещения такие философы, как Вильям Годвин и Жан-Жак Руссо, рассматривали детей как будущее общество и начали переоценивать их фундаментальные права, однако, только в 1989 году стандарт прав детей был обобщен в едином правовом документе и одобрен международным сообществом.
237
См. Софокл, Царь Эдип.
Законные права и фундаментальные права не всегда совпадают. Законы установлены для того, чтобы защищать фундаментальные права, однако существование законных прав не обязательно меняет природу нравственного статуса их субъекта. Законы, защищающие право детей на жизнь, не подразумевают того, что дети суть личности, по крайней мере в описанном выше смысле. Вот почему большая часть их прав законно рассматривается как обязанности их родителей или государства. Тем не менее нам необходимо отметить, что родители считаются не собственниками детей, но их опекунами. Например, родитель не имеет права продать или даже отдать своего ребенка на медицинские и другие эксперименты. Родители лишь управляют жизнью своих детей до тех пор, пока они не вырастут настолько, чтобы делать это самим. По причине своего юного возраста и ограниченного умственного развития дети не могут решать за себя и защищать свои права и привилегии. В обществах, где личности с нравственной точки зрения считаются выше, чем неличности, фундаментальные и законные права неличностей неизбежно отодвигаются на второй план по сравнению с правами личностей. В данном случае опять же жизнь ребенка не может считаться более ценной или такой же ценной, как жизнь взрослой личности. Все же считается безнравственно беспричинно убить ребенка, особенно в том случае, если есть личность, которая о нем заботится. Тем не менее, согласно секулярной этике, если нам придется выбирать между жизнью ребенка и жизнью личности, приоритет придется отдать взрослой личности.
Похоже, что с точки зрения секулярной этики, случай с человеческим зародышем разрешается еще проще. Человеческий плод, особенно на ранней стадии беременности, вообще не является объектом нравственного внимания, оказываемого личностям. Они подпадают под категорию растений или органического вещества. Печень, например, не является носителем морального статуса какого-либо уровня – это просто орган, не имеющий иного значения. Разумеется, было бы безнравственно повредить печень, когда имеется некто, кто нуждается в органе для пересадки. Однако безнравственность такового деяния заключается не в повреждении печени как таковой, а в невозможности спасти жизнь личности. Как заявляют секулярные моралисты, то же самое нам следует думать и по поводу нерожденных младенцев. Человеческий зародыш – это не более чем сгусток клеток. Это, конечно, живое существо, но не более чем амеба или вирус. Они взаимодействуют с окружающей средой, но не на более высоком уровне, чем дерево или другое растение. После 18–20 недель беременности младенца можно считать разумным существом, однако опять-таки их разумность – не более чем разумность цыпленка. С введением же в практику внематочного оплодотворения даже различие между зародышами, находящимися в матке и находящимися вне матки, стало не таким уж радикальным. Независимо от того, пребывает ли зародыш в утробе матери или в пробирке, его будущее полностью зависит от желания его попечителей.
Нерожденных младенцев можно уничтожить или абортировать. Их можно использовать для исследований или в терапевтических целях. Нет никакой необходимости оправдывать убийство нерожденного младенца, покуда эти действия или эксперименты не представляют никакой угрозы для жизни и благополучия личностей. Эта точка зрения, по-видимому, находится в связке с легализацией абортов и обилием в западных странах «абортивного материала». Аборт может быть произведен по требованию женщины практически на любом сроке беременности, и нежеланные зародыши выбрасываются уже по крайней мере пять или десять лет. В некоторых странах принят закон, разрешающий исследования на человеческих зародышах, даже несмотря на то, что обещанные от этого блага все еще расплывчаты и неопределенны. И разум, и чувства (по крайней мере, чувства, отделенные от каких бы то ни было метафизических претензий) поддерживают убеждение в том, что клетки, даже представляющие собою человеческий зародыш, не могут быть рассматриваемы в качестве носителей каких бы то ни было фундаментальных прав.
Зачатие не считается началом человеческой жизни просто потому, что жизненный цикл никогда не кончается. Человеческий сперматозоид и человеческая яйцеклетка, когда они сливаются, уже образуют жизнь, причем жизнь человека. Зачатие также не считается началом отдельной человеческой жизни. И не всегда случается так, что оплодотворенная яйцеклетка приводит к созданию нового человеческого существа. Во время беременности может произойти все что угодно. «Оплодотворенная яйцеклетка может перерасти в раковую опухоль, которая будет угрожать жизни матери. Мы же не считаем бородавку отдельной личностью. Даже если мы рассматриваем “удачное” зачатие, мы знаем, что зигота в конце концов разделится на зародыш и трофобласт (?). Зародыш вырастет и превратится сперва в плод, затем в младенца, а трофобласт превратится в плаценту и пуповину, через которую будет поддерживаться жизнь плода вплоть до дня появления младенца на свет. Затем плаценту и пуповину выбросят. Здесь важно отметить, что “трофобластные ткани являются живыми, человеческими, и имеют тот же генетический состав, что и плод”». [238] Еще одна возможность: зигота может разделиться надвое, и из нее сформируется не один, а два ребенка. Кроме того, если мы посмотрим на физиологию и нервную систему зародыша, даже на поздних сроках беременности, когда он становится младенцем, мы увидим, что он ничем не отличается от любого представителя животного мира. Более того, тот факт, что он имеет человеческое происхождение и потенциально может превратиться во взрослую человеческую особь, не может добавить никакого веса в его моральный статус. Как мы уже видели выше, секулярная нравственность не признает видовых различий. В обществе, где ценится равенство, происхождение не должно давать привилегий существам, не обладающим признаками личностности. К тому же довод о потенциальной возможности стать личностью никак не служит гарантией безопасности жизни нерожденного младенца. Как и в случае с новорожденными, отношение к А как к Х, когда А всего лишь имеет возможность стать Х, считается с рациональной точки зрения неоправданным. И в случае с зародышем его возможность стать взрослой полноценной личностью меньше, чем у ребенка, а путь, который он должен для этого пройти, длиннее. Следовательно, манипуляции, использование и уничтожение человеческих зародышей, бесспорно, с нравственной точки зрения разрешаются.
238
Johnes, H., W. Jr., ‘The Ethics of In Vitro Fertilization – 1981’ в R.Edwards and J. Purdy (eds), Human Conception In Vitro, London: Academic Press, 1981; Harris John, Clones, Genes and Immortability, Oxford, New York: Oxford University Press, 1998, p. 47, ft. 9.
Здесь я хотел бы кратко обобщить понятия секулярных моралистов о личности. Секулярная этика придерживается функционального понимания личности. Оно основано, скорее, на научно доказанных фактах, которые легко продемонстрировать, чем на спорных ценностях, и следует урезанному, логическому, образу мышления. Мы можем описать эту теорию как редуктивный натурализм. Личности – это те люди, которые обладают и способны использовать набор умственных способностей, таких как язык, абстрактное мышление, способность к различению понятий и самосознание. Секулярная этика свободна от каких бы то ни было предпочтений по принадлежности к роду человеческому («человекизма»). Принадлежность к виду Homo sapiens недостаточна для того, чтобы сделать кого-либо личностью и, соответственно, не бытность Homo sapiens не исключает возможности того, чтобы считаться личностью. Все зависит от степени развития и качества мозга индивидуума. Секулярная этика готова принять как равного кого угодно, кто может общаться и взаимодействовать с другими на том же уровне, а также может нести ответственность и обладать правами личности.
В этом – одно из важнейших различий между этикой секулярной и этикой христианской. Там, где секуляризм поддерживает редуктивный натурализм, христианство выдвигает на первый план онтологический персонализм. Для христианской этики принадлежность к роду человеческому достаточна для того, чтобы считаться личностью. В высокоразвитом, функционирующем в полную силу мозге нет необходимости, чтобы пройти экзамен на бытность личностью. Принципиальный постулат (теологу-мен) христианской антропологии состоит в том, что человек есть образ Божий. «Все христианское учение стоит на толковании выражения <…> “по Его образу и подобию”». [239] Оно очерчивает символические взаимоотношения между человеком и Богом. Это выражение берет начало из Книги Бытия 1:27: «Бог создал человека по образу Своему…» В традиции христианской религии учение о человеке как образе Божьем довольно сложна. В общем можно сказать, что это выражение в основном относится к двум вещам: это, во-первых, собственная само-актуализация Бога через человечество и, во-вторых, забота Бога о человечестве. Человек отражает божество Господа в человеческой способности реализовывать дарованные ему уникальные способности. Это именно те качества, которые дают Богу возможность проявляться в людях. Подобие человека Богу можно понимать как реализацию всех его качеств, которые делают человека похожим на Бога. И если образ Божий (eikon Theou) есть нечто, с чем люди рождаются на свет, то подобие (homoiosis) есть то, что они стремятся обрести. Процесс обожения (theosis) долог и труден. За всю историю человечества очень мало людей достигли этого состояния. Труд с целью обрести богоподобие может рассматриваться как стремление к целостности, и для большинства людей этот долгий путь длится всю жизнь.
239
Brunner, Emil, Man in Revolt: A Christian Antropology / Пер. Olive Weon (London: R. T. S. Lutter-worth, 1939), p. 92.
Происхождение человека дает ему/ей личность. Это неотъемлемая черта, не отделимая от принадлежности к роду человеческому. Тот факт, что человек несет на себе образ Божий, означает, что человек похож на своего Создателя, и именно это определяет человека как нравственно значимую сущность, то есть как личность. Для тех, кто желает глубоко изучить понятия «образ» и «подобие», имеется доступная и очень подробная литература [240] . Подробное рассмотрение этой концепции лежит за рамками этого небольшого доклада. Тем не менее здесь важно подчеркнуть три основных черты традиционной трактовки понятия образа Божия: во-первых, выражение «образ Божий» обозначает неотменимые отношения между Богом и человеком. Во-вторых, эта человеческая похожесть на Бога не означает какой бы то ни было физической похожести и не подразумевает того, что человек может стать равным Богу. Человек и Бог – тварь и Творец – разносущны (heterousioi), то есть имеют разную природу. «Образ Божий» обозначает некое качество или аспект, посредством которого человек был сотворен подобным Богу. Это качество отличает человека от всех животных, так как только человек сотворен по образу Божию. И, в-третьих, эта черта подразумевает динамичные отношения между ограниченным человеком и беспредельным Богом: внутреннее стремление человека к совершенству и достижение им богоподобия [241] .
240
Barr, J., The Image of God and the Book of Genesis – A Study in Terminology, BJRL 51, 1968, pp. 11–26; Clines, D.J.A., The Image of God in Man. TBI 19, 1968, pp. 53–103; Miller, M. 1972. In the “Image” and “Likeness” of God. JBL 91, 1972, pp. 289–304; Von Rad, G., Old Testament Theology, London: S. C. M. Press, 1975; Zimmerli, W., Old Testament Theology in Outline, Edinburgh: T & T clark, 1978.
241
Третья черта присуща в основном православной традиции.