Отзвук
Шрифт:
В антракте, наскоро переодевшись, я вышел в фойе. Эльза представила меня отцу, и я, ожидавший, чего греха таить, более-менее дружеских слов, был поражен подчеркнутой сухостью его скупых фраз.
— Отец говорит, что второй раз видит ваш концерт, и ты есть отличный танцор.
— Спасибо, — ответил я и любезно добавил: — Я старался для вас…
Герр Ункер, выслушав перевод, нахмурился, будто ему сказали какую-то дерзость.
— Эльза большая любительница народной хореографии, — сказал он, давая понять, что он не принимает от меня никаких других причин интереса Эльзы к нашему ансамблю. — Эльзе было очень полезно побывать
Его слова звучали вроде однозначно, но я уловил подтекст в с виду невинной фразе: смотри, парень, не помешай… Я принял вызов, и мой ответ, конечно, прозвучал слишком жестко:
— Эльза обязательно станет ученым. Я об этом позабочусь.
Она старательно перевела мои слова, но последнюю фразу все же решила опустить.
— Не надо, — осуждающе сказала она.
— Твой отец не слишком любезен, — занервничал я.
— Он всегда сдержан в чувствах.
— Возможно.
Герр Ункер, конечно, ничего не понял, но, видно, догадался по тону, что происходит не очень приятный обмен репликами. Он тронул за плечо дочь и что-то сказал ей. Эльза просияла.
— Отец приглашает тебя завтра в гости. Это редкий случай, когда немец приглашает в дом человека, с которым только что познакомился… — И она обняла отца.
После концерта я подошел к Аслану Георгиевичу и объяснил ему ситуацию.
— Это хорошо, что тебя приглашают в гости, — улыбнулся он. — Эльза?
— Отец, — поспешно объяснил я.
— Отец? — поднял брови Аслан Георгиевич. — Думаю, тебя незачем спрашивать о твоих намерениях относительно Эльзы?
— Кажется, так, — смутился я.
— В таком случае отказываться от приглашения нельзя. Но одного не пущу. Понимаю, понимаю, тебя одного приглашают. Но это легко устроить. Эльза, думаю, нам поможет.
Глава восемнадцатая
С оживленной площади, по которой с шумом носились машины и мотоциклы, мы свернули в проулок, — и шум остался там, позади. А здесь были тишина и покой. Лишь раздавались гулкие шаги редкого прохожего.
Дом Ункернов был старинный, с покатой крышей и толстыми стенами, выдержавшими не один век. Первый, а вернее, нулевой этаж, был приспособлен под гараж. Широкая лестница вела на следующий — в огромную гостиную с тяжелыми креслами и баром, пол ее был устлан белым ворсистым ковроланом, на стенах висели старинные портреты предков хозяев дома. Вдоль стены тянулся шкаф, заставленный толстыми книгами. По углам стыдливо таились обнаженные скульптуры-нимфы, прикрыв интимные места шарфом, японским веером или игриво ладонью. Экран, метра три на четыре, на который проектировалось изображение через портативную установку, заменял телевизор.
Герр Ункер ждал нас. Ждал не один. Рядом с ним с бокалом в левой руке стоял высокий, на полголовы выше герра Ункера грузный мужчина лет под шестьдесят. Коричневая от загара крепкая шея и упрямый подбородок выдавали в нем бывшего спортсмена, да и добротный двубортный костюм не скрывал округлостей по-прежнему мощных бицепсов. Выглядывавший из нагрудного кармана желтый в красный горошек носовой платок и ярко-желтый галстук
— Брат моей жены, господин Кофман, — представил его герр Ункер.
Алан протянул ему ладонь.
— Пардон! — сказал немец и кивнул на пустой рукав. — Для рукопожатий не приспособлен.
— Простите, — растерянно произнес Алан.
— Дядя Экхард — инвалид войны, — объяснила Эльза. — Он потерял руку там, в России. Он был горнолыжником, но война помешала ему стать чемпионом.
Герр Ункер гостеприимно повел рукой по гостиной:
— Садитесь, кому где нравится.
Бесшумно отворилась дверь, и вошла пожилая женщина. Ухватившись за ручку, торчавшую в стене, женщина повела ее вправо. Стена легко подалась и, превращаясь в гармошку, поползла до самого угла, и гостям предстала просторная столовая с окошком на кухню.
— Сейчас накроют стол, — герр Ункер любезно кивнул на бар. — Аперитив?
— Папа предлагает для аппетита выпить рюмочку.
— Виски? Джин? Водка? — поднимая бутылки одну за другой, спрашивал герр Ункер.
— Во время гастролей — сухой закон… — начал было я, но Алан прервал меня:
— Удобно ли отказываться от глотка? Гляди, как уставился на нас безрукий. Еще посчитают нас за слабаков, — и он бросил хозяину дома: — Виски!
Герр Ункер одобрительно наклонил голову набок, подчеркивая удачный выбор гостя, произнес:
— Скотланд…
— Шотландские, — перевела Эльза.
— Это мы уловили, — усмехнулся Алан, с независимым видом усаживаясь в кресло.
Герр Ункер плеснул на донышко широких бокалов виски.
Алан лихо, одним глотком, проглотил напиток. Герр Ункер засмеялся. Кофман кисло усмехнулся и выверенным жестом, точно показывая доулисту, как это делается, медленно поднес к губам свой бокал и едва пригубил из него. Алан обратился к Эльзе:
— А нельзя ли не экономить на виски? Пусть нальет по-нашему, по-кавказски.
— Алан! — остановил я его. — Тебя Аслан Георгиевич послал меня сдерживать, а ты… Уймись!
— Мы с Экхардом дружили с малых лет, — начал герр Ункер. — Вместе бегали в школу, вместе пошли служить в армию, вместе воевали…
Эльза, неожиданно прервав перевод, что-то сказала отцу недовольным голосом. Герр Ункер, сдаваясь, поднял обе руки.
— Что это он все о войне да о войне? Разве мало других тем?
Но нужная тема долго не отыскивалась. Мы с Аланом старались не смотреть в сторону Кофмана, бесцеремонно разглядывавшего нас. А герр Ункер был все так же любезен.
— Будь у вас свободный вечерок, мы съездили бы в наш знаменитый пивной павильон. Там в главном шатре одновременно веселится пять тысяч человек и в двух примыкающих к нему — по две с половиной. Оркестр исполняет немецкую, американскую, английскую, русскую музыку… И состоит оркестр всего из трех человек. Из выпивки — лишь пиво, а закуска — только цыплята — табака и соленые хлебцы. Пиво подают в литровых кружках, одной рукой и не обхватить. У всех одинаковое меню. Там поют песни, рассказывают анекдоты, подтрунивают друг над другом, и никто не обижается. Это последнее дело — дуться из-за острого словца, прозвучавшего на празднике Белого медведя! Так? — он обратился за поддержкой к Экхарду.