Овидий в изгнании
Шрифт:
Для успешной встречи вам понадобятся два зеркала, две свечи, одна сосиска и тест из женского журнала».
— Это все в наличии? — спросил Генподрядчик, отрываясь от инструкции.
— Вот тест, — достал незнакомец. — Зеркала и сосиска со свечами будут вам предоставлены на месте.
— «Сосиска заворачивается тестом и с обоих краев надежно скрепляется скрепками либо скобами для степлера № 24». Есть? — спросил Генподрядчик. — «Зеркала устанавливаются напротив друг друга, в образовавшуюся анфиладу помещается подготовленная заранее сосиска в тесте. Обращаем особое внимание пользователей на то, что из помещения должна быть заблаговременно удалена вся фрейдистская литература. В присутствии фрейдистской литературы сосиска в тексте полностью теряет свою эффективность». — Удалена? —
— Вы его не спутаете, — со значением сказал незнакомец.
— Ну, если вы утверждаете, — отозвался Генподрядчик, — не стану спорить. Так, тут практически все… «причеши мне голову», это, кажется, из женского варианта…
— Вот ручка, зачеркните, пожалуйста, — сказал незнакомец.
— Мне в целом ясны задачи, — сказал Генподрядчик, вставая. — Где искомое помещение с сосиской?
— Я отведу, — сказал незнакомец.
Глава шестая,
где попытки искушать грядущее оказываются бесплодны, очередной раз доказывая, что судьба — не свой брат
— Подведем промежуточные итоги дня, — сказал сам себе Генподрядчик. — Я неизвестно где, без всякой надежды выбраться, сижу в обществе свечей и сосисок в святочной бане с эвкалиптовыми вениками, робость мне волнует грудь, успею ли я вдоволь наслушаться притчей Платона Александровича или меня раньше накроет убедительный голос птицы фазан. Конечно, некоторые начинали и с меньшего. Но я боюсь окончательно утратить кредит у своей рациональности, прежде чем выберусь из этих мест хотя бы наполовину.
Он помолчал и добавил:
— На верхнюю.
В помещении, которое служило баней не за страх, а за совесть, было сыро и вонюче, по местам тускло светились подозрительные шайки, неприятная глазу ветошь лежала на плесневой лавке, а тяжелый бюрократический стол, у которого одна гнутая нога была львиной, а другая в калоше, казался здесь воспоминанием о каком-то затаенном извращении, которое представить во всей полноте было невозможно. На столе стояло зеркало, против него другое.
— В кругах, которые могут себе позволить, — сказал незнакомец, когда Генподрядчик поинтересовался о пахучем ворохе эвкалиптовых веников, — это сейчас модно. Хотя купить трудно. Возможно, это поднимает спрос. Обычно берут в Московском зоопарке, у сторожей, которые при коалах.
— Изо рта рвут у медведей, — заметил Генподрядчик. — Кто ел из моей миски и оставил ее пустой.
Незнакомец пожал плечами.
— Из-за стола надо вставать с чувством легкого голода, — сказал он. — Сейчас такие диетические веяния. Не знаю, чем эвкалиптовый веник лучше национального…
— Тени на спину не бросает, — предположил Генподрядчик.
— Зато он очень жесткий, и если им прямо так пользоваться, то дает множественные микропорезы. Жжет кожу потом, — пояснил незнакомец. — Поэтому как делают: перед употреблением ошпаривают их кипятком, раскладывают на лавке и обухом топора, как, знаете, отбивную, немножко проходят, туда и обратно.
— Ну, тогда-то уж хорошо?
— Тогда хорошо.
Был уже двенадцатый час ночи, и незнакомец собрался уходить. На память о знакомстве он подарил Генподрядчику мельхиоровый подстаканник с рельефом, представляющим битву богов с зоотехниками Прилепского конезавода. Генподрядчик, ничего не подаривший, извинялся тем, что их встреча произошла импровизированно, и они простились, уклоняясь, однако же, от объятий.
Теперь Генподрядчик сжимал сосиску в руке, чувствуя себя одиноко, а свечи трепетно горели, сгущая тени по углам. Где-то прошипели часы и ударили двенадцать. Генподрядчик встрепенулся и наклонился к зеркалу, возмутившаяся глубь которого выносила в его сторону человека с общительным лицом и руками, уютно сложенными на животе. «Платон Александрович? — спросил Генподрядчик и отчего-то заторопился: — Очень приятно; у меня тут вот сосиска для вас… примите, пожалуйста, за беспокойство…»
— Спасибо, спасибо, — изящно кланялся Платон Александрович, пухлыми пальцами придерживая вплывшую в зеркало сосиску. — Отведаю непременно. И тест обязательно просмотрю. Очень интересно.
— Платон Александрович, у меня дело к вам…
— Уж я наслышан, — живо сообщил Платон Александрович. — Слухами под землей полнится.
— Так я могу с вами посоветоваться?
— Советуйтесь, — немедленно согласился Дисвицкий.
— Что мне делать?
— Это смотря по тому, чего вы хотите добиться, — ответил Дисвицкий. — Если вам, например, бессмертия, то я бы первым делом советовал обтирания холодной водой и комплекс упражнений для брюшного пресса, у меня тут где-то оставалось пособие, от предыдущей сосиски… минутку, куда же это я задевал, вот голова садовая…
— Не до бессмертия мне. Выйти бы отсюда.
— Если вы попробуете вон ту дверь, что у вас за спиной…
— Не из этой бани, а отсюда вообще.
— Если отсюда вообще, то из него выйти нельзя, — сказал Дисвицкий. — Отсюда будет везде, и можно только по нему двигаться. С края на край. Выйти можно из частного отсюда в другое сюда. Вас какое отсюда сейчас интересует?
— Не знаю, — честно сказал Генподрядчик.
— Тогда в какое сюда вы хотели бы попасть?
— В то, из которого я пришел.
— То есть вы хотите попасть в оттуда.
— Можно и так сказать, — согласился Генподрядчик.
— Значит, вы из отсюда хотите попасть в оттуда.
— Да, — безнадежно сознался Генподрядчик.
— Дело нелегкое, — бодро сообщил Дисвицкий. — Мало кто добирался. Карты, главное, нету приличной, только абрисы. А по абрисам — это такая морока, что…
— Я в молодости участвовал в спортивном ориентировании, — довел Генподрядчик. — Я сумею.
— Вот как, — заинтересованно сказал Дисвицкий. — А было ли, позволю себе спросить, ваше ориентирование достаточно спортивным? Не допускали ли вы, ориентируясь, чего-либо такого, о чем вспоминаете со жгучим и запоздалым раскаянием?
— Ничего не было, — упорствовал Генподрядчик.
— Нельзя быть уверенным, — мягко заметил Дисвицкий.
— Ну уж нет, — решительно сказал Генподрядчик. — Если я вижу, что что-то происходит, то происходит именно это, а не что-нибудь другое.
— А вы, простите, не могли бы сейчас вспомнить, когда что-то происходило, и это было именно то, что происходило, а не что-то другое? Это я не к тому, что мне хочется вас запутать, а просто со мной все время так, что когда что-то происходит, то совсем не оно, а что-то такое, что должно сейчас происходить совсем в другом месте. Или здесь, но в двадцатых числах. Поэтому мне интересно, как это у вас бывает.