Овидий в изгнании
Шрифт:
Добравшись наконец до дому после объявления результатов, он поставил варить сосиски, лег на диван и, слушая с него, как они кипят на кухне, не хотел себя заставлять идти к ним. Изложения с элементом он выложил на стол, они лежали там, как двадцать пять изнасилований, которые ему предстояло пережить. «Умереть бы», — с наслаждением подумал он. Но в нынешнем своем состоянии он на рай рассчитывать не мог, а в ад попасть не хотел и, более того, боялся. «Ну, тогда уехать. В Ходяки, например. Самое место». Наконец он добрался до сосисок, залил их горчицей и, ища вилку, вспоминал, как на днях сидел в предбаннике у директора. На подоконнике, глядя зубьями в шпингалет, лежала вилка. «Скажите, Оксана, — адресовался Иван Петрович к секретарше, — зачем вилка у вас там?» — «Не знаю, — сказала она и по небольшом молчании прибавила: — Это, наверно, забыл кто-нибудь». В живописном сознании Ивана Петровича тотчас заклубилась картина, как кто-то приходит к директору с вилкой, а потом забывает ее на подоконнике. Вошла вторая секретарша. «Лидочка, будьте добры альтернативную версию, — обратился Иван Петрович, — из каких соображений вилка на подоконнике?» —
— Это из Чехова что-то, — сказал он, глядя на свое дружеское отражение в чайнике. — Жениться надо, вот что.
Он лежал на диване, как бы читая Газданова, но при этом поглядывал на стол, где привольно располагалась стопка изложений. Наконец он не вытерпел, встал и прошел как бы мимо, гуляя, но исподтишка схватил одну тетрадь и развернул. В ней он прочел фразу «Мужики сбегались и били по луне своим инструментом» и тетрадь тут же бросил, вернулся обратно, но лежать с Газдановым уже не стал, а решил согреть себе чаю. Повертев в пальцах кусок рафинаду, он сказал ему белогвардейским голосом: «Компонента хочешь? Вот тебе компонент» и кинул его с удивительной меткостью через весь стол в стакан с чаем, где рафинад канул на горячее дно, неумолимо разрушаясь в процессе погружения. До дна не долетело ничего. Войдя со стаканом в комнату, как полновластный хозяин здешних мест, не скрывая своих намерений, но спокойно их демонстрируя, Иван Петрович прямо-таки взял еще одну тетрадь и увидел в ней: «Луна была в таком полном ракурсе, что они ничего не могли против нее сделать». По его лицу прошла протяжная судорога, и тетрадь он тихо положил. Быть в зависимости от луны наконец показалось ему оскорбительным. «Завтра», — решил он, и ему сделалось хорошо.
В этот момент в дверь позвонили.
Средний сантехник стоял на пороге. Иван Петрович, увидев его с некоторым удивлением, пустил в дом и сказал:
— Присаживайтесь. Сосиску будете?
Средний сантехник сосиску не стал, сел близ Газданова и вкратце изъяснил причину прихода.
— Василий Николаевич, — сказал, моргая, Иван Петрович, освещаемый сверху жесткой лампочкой, — боюсь, ничем не могу. Очень много дел. Олимпиады, компоненты. Завтра еще обсуждение. План-конспект урока, если угодно, могу сделать по вашему роману, а так — извините. Большая занятость.
— Ну, что ж, — сказал средний сантехник, — я понимаю. Но если передумаете, позвоните. Вот вам мой телефон.
— Он занят, — сказал средний сантехник, вернувшись домой. — У него компонент. Не может оторваться. Я выразил ему сочувствие от вашего лица.
Глава десятая,
где звучит уместная басня, на снегу алеют яблоки, а глина говорит гончару: «Не добро то, что сделал ты со мною»
— Подвести, что ли, еще разок промежуточные итоги, — сказал Генподрядчик, но не стал, чувствуя, что нет настроения. Плоское, с клоками льда море, того неприятного цвета, как когда старик пришел с претензией насчет вольной царицы, не вызывало потребности купаться. Табличка, воткнутая в расщепленную палку у линии прилива, сообщала, что это MARE INFERNUM, представляющее историческую ценность как памятник космогонической эпохи и охраняемое царством-государством; материально ответственный был тщательно замазан. Неровный берег пустовал в обе стороны; вглубь страны начинались деревянные грибы и зеленые кабины для раздевания, на металлических ножках, с надписями «WELCAM TO HEL», «Мы тут были, Тюха, Макс и Мухтар» и номерами контактных телефонов, а за линией кабин начиналась полоса черных качающихся деревьев. Генподрядчик поежился на сыром ветру и сказал: «Здесь тоже зима». Надо было открывать собирательскую деятельность. Он пошарил в кармане, наткнулся на кусок мела и написал на обратной стороне охранной таблички:
ТЕБЕ УЖЕ 25-ТЬ?
А ЧЕГО ТЫ ДОБИЛСЯ В ЖИЗНИ?
ЕСЛИ ТЫ:
ИНИЦИАТИВНЫЙ,
КОММУНИКАБЕЛЬНЫЙ, ОБЩИТЕЛЬНЫЙ,
ПРЕДПРИИМЧИВЫЙ,
МЕЧТАЮЩИЙ ОБ ИНТЕРЕСНОЙ РАБОТЕ,
С НЕЗАКОНЧЕННЫМ ВЫСШИМ ОБРАЗОВАНИЕМ —
БРОСАЙ ВСЕ
и
ИДИ СДАВАТЬ ФОЛЬКЛОР!
ТВОЕ МЕСТО — У НАС!!!
— Надо заинтересовать потенциального сдатчика, — пояснил он себе свои действия, чтобы внутренней неуверенностью не подрывать промысла.
Сдатчик не заставил себя ждать.
«Земляк! — кричал он, весело прыгая по замерзшим лужицам от полосы оборонительных кабинок. — Здорово, земляк!» — «Мужик, ты кто?» — сухо спросил Генподрядчик, забыв о том, что клиент здесь главный и надо встречать его, как праздник. «Я-то? — уточнил заинтересованный сдатчик. — Я местный! Я тут замумукался совсем! А ты чего?» — «Да я как бы при делах», — сообщил Генподрядчик. «На теме сидишь, — оценил местный и запрыгал вокруг таблички в направлении, противоположном европейскому расположению букв, но суть написанного ухватил. — Если ты… — повторял он за текстом, — с незаконченным… то бросай к такой-то матери и сдавай фольклор… А чего, цветмет теперь все уже, — адресовался он к дизайнеру таблички, — в расход вывели? Официально?» — «Нет больше цветмета, — подвел черту Генподрядчик. — Очень строго с этим. Вплоть до уголовной». — «А у меня тут за холмами полкилометра провода заховано. Как одна копейка. Целое садовое товарищество осиротил. Вот твою мать-то, — высказался местный. — Предупреждали бы хоть за неделю, а то как выведут свою линию партии по туману спозаранок. А я с пацанами полночи по столбам корячился, все поперекусывал, люди теперь на кострах чай-кофе кипятят. Совсем, говоришь, прикрыли?» — «Совсем, — скрепил Генподрядчик. — Все силы брошены на фольклор. Так что если есть, сдавай, а нет — отходи, не задерживай очередь». Тот как бы призадумался. «Слышь, братан, — сказал он, — а это для чего сбор пошел?» — «Значит, надо», — сказал Генподрядчик, зная, что это самое убедительное объяснение. «Может, воевать затеяли, — высказался местный, больше для себя. — Или так просто проверяют, какие есть мнения. В плановом порядке». — «Сдавай, что есть, — сказал ему Генподрядчик, — прием анонимный». — «Анонимный, говоришь, — повторил местный. — А паспорт показывать?» — «Не надо», — сказал Генподрядчик. «А чего сдавать?» — «Все, что знаешь. Песни там, обряды, легенды…» — «Песню я знаю», — сказал местный и попытался пропеть «Малиновки заслышав голосок». Попытка сдать эту песню была приемщиком пресечена. «Это не фольклор», — строго сказал он. «Не фольклор?» — разочарованно переспросил местный. «Нет». — «Я еще эту знаю», — попытался тот и запел эту, которая была отведена на том основании, что в ложном свете рисует образ молодой колхозницы. «Ну, я не знаю больше», — недовольно сказал местный. «Ну, а поверья, былины, — вспоминал Генподрядчик, — сказки, анекдоты…» — «Во! Анекдоты тоже можно? — оживился местный. — А почем принимаешь?» — «Кулек червонец». — «Накинь пятерик, жмот». — «Давай, и без тебя держава будет с урожаем. Ну, будешь?» — «Вот этот, скажем, знаешь? Инопланетяне раздают по три титановых шарика…» — «Один сломал, другой пропил. Это сдали уже». — «Блин, опередили! Ты подумай, вот люди! Когда они успевают! Это старухи, должно быть. Старухи ведь?» — обратился он за поддержкой к Генподрядчику. «Старухи», — сказал тот, не желая лишний раз человека расстраивать. «Ну, я говорю. Им сна нет, чуть свет — уж с кровати, сапоги натесать и вперед, по лесам. Двужильные бабы, диву на них дашься». — «Это точно, — вежливо сказал Генподрядчик. — Также принимаем пословицы, поговорки и тосты». — «Тосты! Чего ж ты молчал? Былины, кобылины… Пойдем», — он потянул Генподрядчика за рукав. «Куда это?» — спросил тот. «Пойдем, пойдем. У меня есть», — пояснил тот, тяня его прочь от берега. «У меня табличка тут», — неуверенно сказал Генподрядчик, удерживаясь рукой за вбитый в береговую полосу кол с притягательным объявлением. «Да подождет твоя заготконтора! Кто тут ходит-то! Все свои! Пойдем, а то что я тебе буду тост без сопровождения? Ты разве поверишь, что это тост?» Генподрядчик дал себя увлечь, и они по замерзшим в песке следам миновали кабинки и углубились в полосу дерев. «Тут у нас парк», — пояснил местный, когда за стволами обозначились противоестественные очертания чертова колеса. Из-под корней он извлек бутылку. «На скамейке можно», — неуверенно предложил Генподрядчик, из положения ведущего перешедший на положение игрока, указывая на зеленые скамейки с гнутыми чугунными ногами, до половины занесенные снегом. «Ага! — с негодованием кричал ведущий местный. — Чтоб потом кто-нибудь сел в люльку, а я завидовал! Нет уж! Я и так замумукался тут!» Он дотащил компаньона до чертова колеса, они перелезли через цепочку, отделявшую аттракцион от мира горизонтальных перемещений, и местный, не намеренный больше мумукаться и не желавший, чтоб люлька доставалась участникам конкурирующих мероприятий, залез в нее, сильно качнув, угнездился на железной скамье и сказал с условным акцентом послушно севшему напротив Генподрядчику:
«Ну, слушай, дорогой. Короче, однажды один очень красивый девушка вышел во двор. Не знаю, зачем вышел. И вот с неба ее увидел один горный орел, круживший над тем двором. Он пал на нее подобно камню, ухватил когтями за спину и унес высоко-высоко в небо. Но поскольку он ухватил ее за лифчик, тот расстегнулся, девушка выпал из него, полетел вниз и разбился об острые скалы, а орел заплакал и улетел с бесполезным бельем в когтях. Так вот, за то, чтобы девушки всегда оставались с орлами и чтоб все расстегивалось, когда надо!»
Генподрядчик понял, что за подобное он прежде не пил, и они отметили это дело под гулкое скрипенье колеса и кашель взлохмаченных ворон. «Теперь ты», — сказал организатор. «Чего? — смутился Генподрядчик. — Да я так складно не могу…» — «Не можешь, хоть стих прочти, — уступчиво сказал местный. — Чтоб не потреблять без аккомпанемента». — «Ну, разве стих», — сказал Генподрядчик и поднялся с рубчатого железа. «Ты куда это?» — взволновался организатор. «Стих, — сказал Генподрядчик, — сидя не читают». — «Уважить хочешь, — успокоился тот. — Это правильно». Генподрядчик на мгновенье задумался, что из его школьного репертуара может скрасить ситуацию, отмел фрагмент из «Полтавы», в котором Розен уходит сквозь теснины, и объявил: «Общество и Икра. Басня». — «Кто сочинил?» — немедленно спросил любознательный компаньон. «Я», — решительно сказал Генподрядчик, намеренный быть в этих краях полномочным представителем своего культурного среза. Он плавно повел рукой и огласил:
Уж сколько крат твердили в разных Средствах,
Что Женщина, прости ей Бог, умна,
И нет того, в своих кокетствах
Чего б не взмыслила она.
Течет-бежит роскошная волна
В великолепном океане,
А на пути ее подъемлются со дна,
То на солнце светясь, то крояся в тумане,
Отоки — не один их там простерлось и не два: