Ожерелье для моей Серминаз
Шрифт:
Нет, и с этой загадкой я никак не мог справиться, и пришлось мне осушить кувшин.
Всем понравилось, как молодецки я расправился с вином, и, подбодренный успехом, я вскочил и пошел плясать лихую лезгинку. Потом, как припоминаю, вышла в круг Салтанат, длиннолицый Хатам оттолкнул меня и сам стал танцевать с нею. Мне это не понравилось, я схватил опустошенный кувшин и стукнул Хатама по голове. Потом об мою голову разбились все остальные кувшины и горшки, вынутые из печи, а дальше уж я ничего не помню, не стану врать. Только когда вся дневная продукция артели была перебита, откуда ни возьмись явился знаменитый на весь
Впрочем, майора Максуда вы, вероятно, и сами знаете — он всем известен! Рассказывают, что у него в сакле гостили несколько лет назад два друга — мудрый старец народный поэт Абуталиб Гафуров и Александр Твардовский — отец Василия Теркина. Почивали они на пуховых перинах у Максуда в кунацкой, как вдруг ни свет ни заря врывается хозяин и будит их. «Что случилось?» — спросили обеспокоенные гости. «Вставайте скорее! — ответил Максуд. — Ко мне начальство с проверкой нагрянуло!»
Ну и хохотали же гости, да и сам их хозяин, узнав, что это первый секретарь райкома заехал по пути в райком пожать руки поэтам.
Очнулся я на мягкой постели в сакле Салтанат. Милая хозяйка прикладывала к моей голове куски льда. Судя по тому, что солнце садилось, я не приходил в себя несколько часов.
— Зачем они меня так? — спросил я слабым голосом.
— А ты знаешь, кто был тот человек, рядом с тобой?
— Этот бессовестный негодяй?
— Вот именно! Он злился на тебя потому, что я отказалась выйти за него замуж.
— Почему же он на меня-то злился?
— Увидел, с какой любовью ты глядел на меня.
— Я?
— Конечно! А разве нет?
Если даже и допустить, что была в моей голове какая-нибудь любовь к Салтанат, то балхарскими кувшинами ее напрочь выбили. Но сейчас я чувствовал себя слишком слабым, чтобы выяснять отношения.
— Скажи, Салтанат, неужели у вас всегда так отмечается обжиг изделий?
— Не всегда, но...
И тут я понял, почему балхарская керамика пользуется таким спросом: видимо, кувшин, прошедший через обжиг и добравшийся до покупателей, миновав чью-то голову, — и впрямь большая редкость. Но что же будет со мною? Ведь еще несколько печей ждали того, что из них извлекут готовую продукцию! Нет, задерживаться в этом ауле не следует. Хорошо бы прихватить какой-нибудь трофей и смыться.
— А что, вчерашний кувшин в форме лебедя уцелел?
— Нет, как раз он-то тебя и добил. А что?
— Хотелось бы, глядя на него, вспоминать ваш аул. Мне ведь пора уходить!
— Как уходить? Куда? Я тебя не отпущу!
— Почему не отпустишь?
— Да ты же в драке во все горло орал, что любишь меня, что никому даже танцевать со мной не позволишь! Весь аул теперь знает, что ты мой жених!..
Тут силы окончательно оставили меня, и я канул в темную бездну беспамятства.
Очнувшись на следующий день, когда солнце уже было довольно высоко, я увидел в комнате на табуретках трех мужчин. Один из них, усатый, в галифе и с портфелем на коленях, первый заметил, что я открыл глаза.
— Эй, Салтанат! Он ожил, давайте приступим.
— Я готова! — раздался голос Салтанат, и она вошла в комнату.
Сначала я не
Усатый даже облизнул губы, провел пальцем по усам и выдавил из себя нечто похожее на блеяние овцы. Второй мужчина сказал просто «Да!», а третий воскликнул: «Вах! Неужели это моя внучка Салтанат?»
Я понял, что это был дед моей хозяйки, которого, вероятно, вызвали с пастбища в аул. Но зачем?..
— Да, сам Камалул Башир [11] пал бы перед ней на колени, — словно продолжая давно начатый разговор, сказал усатый и стал доставать из портфеля какие-то бумаги, — Но что скажет жених? Время дорого, давайте приступим.
— К чему приступим? — Я вскочил с постели.
— К тому, дорогой наш кунак, с чего жених и невеста становятся законными мужем и женой. Я секретарь сельского Совета, этот почтенный человек — дедушка Салтанат. Вот свидетель, невеста здесь, жених — тоже. Словом, и закон и любовь — все на своем посту.
11
Камалул Башир — легендарный красавец Страны гор. (Примеч. автора.)
На этот раз падать в обморок я просто не имел права, даже обдумать положение — и то времени не было. Решение пришло мгновенно: я скорчился, схватился за живот и выскочил во двор. Понимая, что из окна за мною наблюдают, я направился прямо в кабинку, примыкавшую к стене, не мешкая и без особого труда выдавил стекло в оконце и через мгновение оказался на улице. Нечего было и думать о своих хурджинах. Я бросился бежать, быстрые ноги мигом донесли меня до лужайки у гончарных печей. Там взгляд мой упал на чей-то мешок из паласа, я схватил его, сунул внутрь сосуд, ничем, правда, не примечательный — просто чтоб не идти с пустыми руками,— и помчался в сторону шоссе. У обочины я начал голосовать — пусть хоть техника поможет мне избежать преследования! Но едва я вскочил в кабину остановившегося грузовика, как сверху на тропе послышались крики.
Шофер настороженно взглянул на меня:
— Не за тобой ли гонятся?
— Голова страшно болит, — уклонился я от ответа.
— Может, ты обворовал кого?
— Не надо бы мне вчера пить лишнего, — продолжал я, как глухой.
— С чего же ты убегаешь?
— В жаркую погоду особенно вредно пить много.
— А может, ты убил кого?
Тут я не выдержал:
— Если ты сейчас же не тронешься, считай, что это ты убил! И не кого-то, а меня!
— Да! И лучше я убью тебя, — отвечал шофер, выключая двигатель, — чем помогу убийце бежать.
— Да не убивал я никого! — взмолился я. — Я же комсомолец! Понимаешь ты, комсомолец!
— Ну, если комсомолец... — как-то неуверенно протянул шофер, включил мотор и рванул с места.
Только через несколько километров смог я вздохнуть спокойно и про себя порадовался, что слово «комсомолец» обладает такой чудодейственной силой.
Рассказывают, что остановил однажды старик на горной дороге «Волгу».
— Да знаешь ли ты, чья это машина? — спросил шофер.
— Не знаю, — отвечал старик, устраиваясь поудобнее на мягком сиденье.