Ожерелье голубки. Райский сад ассасинов
Шрифт:
Орландо возразил:
– Всякое страстное желание имеет смысл только тогда, когда удовлетворение достигает цели.
– Путь важнее цели, – возразила Сайда. – Не убитая антилопа доставляет нам радость, но азарт охоты. Потому что человек от природы любит поиск, поступки и движение. Поэтому темница – столь ужасное наказание. Поэтому паралич и преклонный возраст так тяжело переносить.
– Существует большая любовь на самом деле? – спросил Орландо.
– Ничто не находят так редко и не теряют так быстро.
– Ты когда-нибудь любила?
Она
– С большой любовью – как с дьяволом. Все говорят о нем, но никто не видел.
* * *
В воскресенье Троицы на собрании тамплиеров в Вероне было зачитано послание магистра Парижского. В этом послании братья Ордена были призваны помочь брату Бенедикту в его поисках истины – открыто, невзирая на тайны исповеди.
Брат Джулиано да Вольтерра, исповедник ломбардийского отделения Ордена, сообщил Бенедикту с глазу на глаз о том, что один франконец, который находился с принцем в ссылке, поведал ему на исповеди о переданных им тайных депешах персидским сарацинам. Письма с печатью первенца императора, вероятно, были очень важными, ибо его щедро отблагодарили, так щедро, что он испугался, что принял участие в гнусном деле.
Хотя не было никаких указаний, Бенедикт решил действовать в этом направлении.
Возможно, за персидскими сарацинами скрываются ассасины Старца Горы? Какие общие дела с ними у принца?
Безошибочный охотничий инстинкт подсказывал ему, что он напал на след.
Спустя два дня он покинул Верону. Вверх по течению шел он навстречу снежным вершинам.
В Боцен он прибыл, когда шел дождь. Бенедикт был мокрый как бобр. Он замерз.
Незадолго до закрытия городских ворот он ворвался в город, подгоняемый коровами, овцами и гогочущими гусями, которых загоняли пастухи. За стенами он оказался посреди толкотни, не виданной им доселе.
Непонятная процессия ликующих людей плясала по улицам, в их центре тащилась двухколесная повозка палача, запряженная ослом. На ней стоял возвращающийся домой с победой триумфатор – палач в блузе кровавого цвета. Маску он сдвинул на затылок, точно клобук монаха. Он держал за руку девушку удивительной красоты, одетую в грубую льняную рубаху несчастных грешников, в которой те обычно следуют по пути к месту казни. Как ни странно, на ее волосах лежал венок невесты из белых бутонов и лент. Концы лент развевались по ветру. «Да здравствует невеста палача! – кричала толпа. – Ура палачу!» – «Надеемся, он так же пристрастен в постели, как у плахи!» – визжали женские голоса. «Вскружи ей голову, но не отделяй от тела! Наделай ей маленьких палачей!» – советовали мужчины. Гремели взрывы хохота.
– Умеет ли он так же трахаться, как пытать?
– Он стольких повесил! Вряд ли ему приходилось ком-то висеть.
Несколько парней запели песенку на мотив хорала:
Двери настежь,
шире ворота!
Полна величия
Шагает красота.
Блядовала, торговала,
Воровка горяча,
Осыпайте цветами
Невесту палача!
Им подпиликивала расстроенная скрипка, сопровождаемая флейтой и хлопками гуляк.
– Что она совершила? – спросил Бенедикт у одного парня.
– Она выбрала себе в мужья палача. Пойдем! Будут танцы и выпивка.
Бенедикт отказался. Его знобило. Ему требовалась только теплая постель.
– Существуют три состояния несчастья: болезнь, плен и путешествие, – так говорил тот, кто лучшие годы своей жизни провел в разъездах по большим дорогам. Бенедикт делил с ним жалкую конуру, потому что все постоялые дворы города были переполнены из-за предстоящей мессы.
– Меня называют Самуилом. Я торгую янтарем.
– Вы не похожи на еврея, – возразил Бенедикт.
– Лучше иметь еврейское сердце и гойскую голову, чем сердце гоя и еврейскую голову, – засмеялся старик и добавил: – Извините мою дерзость, но, как я вижу по вашим глазам, вы умеете оценить шутку. Глупца узнают по лицу, а умного – по глазам.
– И вы, как все евреи, ловкий льстец.
– Евреи порой ужасный народ, – подтвердил Самуил. – Даже сам Моисей постоянно ссорился с евреями.
Теперь оба захохотали. Они понравились друг другу.
– Вы видели сегодня эту странную свадебную процессию? – спросил Самуил. – Как такая прекрасная девушка может выходить за мясника? Пожалуй, нет ничего отвратительнее, чем прикосновение палача. Почему же иначе он живет отдельно от всех горожан, в доме живодера, среди лачуг дубильщиков? Разве в церкви нет для него отдельного входа? Какая другая причина запрещает ему входить в баню и в трактир? Даже на кладбище не найдется места для него. Не означает ли это, что мы охотнее сочетаемся браком со смертью, чем с палачом?
– Возможно, смерть была ее женихом, – сказал Бенедикт.
– Вы думаете, ее повезли на место казни?
– Куда же иначе?
– Бедняжка, такая молодая и рке отдана смерти.
– Существует и худшее.
– Худшее? Что же это может быть?
– Пытки.
Усталый от дороги Бенедикт после короткой молитвы провалился в глубокий сон. Крысы угрожали ему, кругом скользили их бесчисленные тени. Они шастали все быстрее. Их укусы были болезненны. Он отбивался, защищался, как мог.
Оружие! Ему нужно оружие. Он шарил вокруг себя. Бутылка! Бенедикт схватил ее обеими руками и не глядя нанес удар. Попавшаяся под руку крыса заорала так ужасно, что Бенедикт проснулся от страха. Визг не прекращался.
– Боже милостивый, что это? Самуила тоже разбудили эти вопли.
– Женщина! Они пытают ее! Невесту палача!
Он зажал уши. Бенедикт подбежал к окну, распахнул его, прислушался и начал громко смеяться.
Самуил встретил его смех с таким удивлением, что Бенедикт засмеялся еще громче.