Ожерелье королевы
Шрифт:
— О ваше величество! — пробормотал г-н де Крон.
Эта растерянность почтительного подданного поразила короля еще более, чем подобное восклицание, вырвавшееся раньше из уст завистливого родственника.
— Но ведь королева, я полагаю, не погубила себя этим? — спросил он.
— Нет, ваше величество, но ее репутация пострадала.
— Господин де Крон, скажите, что вам сообщила ваша полиция?
— Ваше величество, многое, что, при всем почтении к вам и при всем благоговейном преклонении перед королевой, согласуется с некоторыми сведениями, помешенными в памфлете.
— Согласуется, говорите вы?
— И вот в чем: французская королева, в одежде обыкновенной женщины, в обществе того сомнительного люда, который привлекают магнетические фокусы Месмера, появляется одна…
— Одна! — воскликнул король.
— Да, ваше величество.
— Вы ошибаетесь, господин де Крон.
— Не думаю, ваше величество.
— Вы получили неверное донесение.
— Настолько точное, ваше величество, что я могу описать вам во всех подробностях костюм ее величества, весь ее внешний облик, каждый ее шаг, ее жесты, ее крики.
— Ее крики!
И король, побледнев, смял газетный лист.
— Даже вздохи ее были замечены моими агентами, — робко добавил г-н де Крон.
— Вздохи! Королева могла забыться до такой степени! Королева могла так легко отнестись к моей королевской чести, к своей чести женщины!
— Этого не может быть, — сказал граф Прованский, — это было бы более чем скандалом, а ее величество не способна на такой поступок.
Эта фраза заключала в себе скорее тяжкое обвинение, чем оправдание. Король почувствовал это; все существо его возмущалось.
— Сударь, — сказал он начальнику полиции, — вы настаиваете на том, что сказали?
— Увы, от первого до последнего слова, ваше величество.
— Я обязан, брат мой, — начал Людовик XVI, проводя платком по покрытому испариной лбу, — дать вам доказательство того, что я сказал ранее. Честь королевы — честь и всего моего дома. Я никогда не стану ею рисковать. Я позволил королеве поехать к Месмеру, но приказал ей взять с собой верную, безупречную, даже святую особу.
— Ах, — сказал г-н де Крон, — будь это так…
— Да, — заметил граф Прованский, — если бы такая женщина, как госпожа де Ламбаль, например…
— Вот именно, брат мой, я указал королеве на принцессу Ламбаль.
— К несчастью, государь, принцессу не взяли.
— Ну, — произнес, дрожа всем телом, король, — если таково было непослушание, то я должен строго взыскать за него и взыщу.
И глубокий вздох, отдавшийся мучительной болью у него в сердце, прервал его речь.
— Но, — понизив голос, продолжал он, — я все же сомневаюсь. Вы не разделяете моего сомнения, и это естественно: вы не король, не супруг, не друг той, которую обвиняют… А я желаю это сомнение разъяснить.
Он позвонил; явился дежурный офицер.
— Пусть узнают, госпожа принцесса де Ламбаль — у королевы или в своих апартаментах, — сказал король.
— Ваше величество, госпожа де Ламбаль прогуливается в Малом саду с ее величеством и другой дамой.
— Попросите госпожу принцессу прийти ко мне немедленно.
Офицер вышел.
— Прошу у вас еще десять минут, господа: я не могу до этого принять никакого решения.
И Людовик XVI, против своего обыкновения, нахмурил брови, бросив на двух свидетелей его глубокой скорби почти угрожающий взгляд.
Оба свидетеля хранили молчание. Господин де Крон был действительно опечален, а граф Прованский изобразил всем своим существом притворную скорбь, которая могла бы быть к лицу самому богу Мому.
Легкое шуршание шелка за дверью возвестило о приближении принцессы де Ламбаль.
XIII
ПРИНЦЕССА ДЕ ЛАМБАЛЬ
Принцесса де Ламбаль вошла, прекрасная и спокойная. Открытый лоб, гордо отброшенные к вискам непокорные локоны высокой прически; черные и тонкие брови, подобные двум черточкам сепии; голубые, прозрачные, широко открытые глаза с перламутровым отливом; прямой и правильный нос; выражение губ, одновременно целомудренное и полное неги, — вся эта красота, соединенная с несравненной красотой фигуры, очаровывала и внушала почтение.
Принцесса вносила с собой какое-то благоухание чистоты и прелести, свойственное неземному существу, напоминая этим Лавальер до возвеличения и после опалы.
Когда король увидел, что она входит, улыбающаяся и скромная, его сердце сжалось от боли.
«Увы, — подумал он, — то, что слетит с этих уст, будет бесповоротным приговором».
— Садитесь, принцесса, — сказал он ей с глубоким поклоном.
Граф Прованский подошел поцеловать ей руку.
Король молчал, собираясь с мыслями.
— Что угодно вашему величеству? — произнесла своим ангельским голосом принцесса.
— Сведений, принцесса, точных сведений, кузина.
— Я жду, ваше величество.
— В какой день вы ездили в обществе королевы в Париж? Вспомните хорошенько.
Господин де Крон и граф Прованский удивленно переглянулись.
— Понимаете, господа, — сказал им король, — вы не сомневаетесь, а я еще сомневаюсь, поэтому-то я и ставлю вопрос, как человек сомневающийся.
— В среду, государь, — ответила принцесса.
— Вы меня простите, — продолжал Людовик XVI, — но я желаю знать истину, кузина.
— Вы узнаете ее, предлагая вопросы, ваше величество, — просто отвечала г-жа де Ламбаль.
— Зачем вы ездили в Париж, кузина?
— Я ездила к господину Месмеру на Вандомскую площадь, ваше величество.
Оба свидетеля вздрогнули; король покраснел от волнения.
— Одна?
— Нет, государь, с ее величеством королевой.
— С королевой? Вы сказали, с королевой? — воскликнул Людовик XVI, жадно схватив ее руку.