Ожерелье королевы
Шрифт:
— Да, госпожа де Мизери получила от меня точное приказание.
— Вот-вот; чтобы удостовериться в вашем отсутствии, король отдал этот строгий приказ, и мы остались на улице.
— О! Это ужасный поступок, признайтесь, граф.
— Признаюсь. Но вот мы и пришли.
— В этот дом?
— Он вам не нравится, сестра моя?
— О, я не говорю этого; он, наоборот, восхищает меня. Но ваши слуги?
— А что?
— Если они увидят меня?
— Входите, сестра, входите, и я ручаюсь вам, что никто вас не увидит.
— Даже слуга, который откроет нам дверь? — спросила королева.
— Даже он.
— Невозможно!
— Мы сейчас это испытаем, — сказал со смехом граф д’Артуа.
И он протянул руку к двери.
Королева остановила его.
— Умоляю вас, брат мой, будьте осторожны.
Принц нажал другой рукой на половинку двери, украшенной красивой резьбой.
Дверь открылась.
Королева не могла сдержать испуга.
— Входите же, сестра, умоляю вас, — сказал принц, — вы ведь видите, что никого нет.
Королева взглянула на мадемуазель де Таверне с выражением человека, решившегося рискнуть; затем она перешагнула через порог, сделав один из тех прелестных жестов, которым женщины хотят сказать: «Господи благослови!»
Дверь бесшумно закрылась за ней.
Королева очутилась в передней с оштукатуренными стенами и мраморными цоколями; не особенно большое помещение было отделано с необыкновенным изяществом и вкусом; пол был мозаичный, с изображениями букетов цветов; на мраморных столиках стояло в японских вазах множество низких, густо разросшихся розовых кустов, с которых сыпался целый дождь душистых лепестков, столь редких в это время года.
Приятная теплота и еще более приятный аромат оказывали такое могучее действие на чувства всякого попавшего туда, что, едва успев войти, обе дамы забыли не только про свои опасения, но и про свою щепетильность.
— Хорошо, у нас теперь есть кров, — сказала королева, — и, надо сознаться, этот кров довольно удобен. Но недурно было бы позаботиться об одном условии, брат мой.
— О чем?
— Удалить ваших слуг.
— Ничего не может быть легче.
И принц, взяв в руки шнурок, висевший около колонны, дернул звонок, который звякнул один раз; металлический звук таинственно раздался в глубине лестницы.
Обе женщины испуганно вскрикнули.
— Так-то вы удаляете ваших слуг, брат мой? — спросила королева, — я склонна была бы думать, что вы таким образом зовете их.
— Если бы я позвонил два раза, кто-нибудь явился бы; но так как я позвонил только один раз, то будьте спокойны, сестра моя, никто не придет.
Королева рассмеялась.
— Ну, я вижу, вы человек предусмотрительный, — сказала она.
— Милая сестра, — продолжал принц, — вы не можете расположиться на ночь в передней; соблаговолите подняться на один этаж.
— Будем повиноваться, — сказала королева, — гений этого дома не кажется мне слишком недоброжелательным.
И она стала подниматься по лестнице.
Принц шел впереди.
Обюсонский ковер, который лежал на лестнице, заглушал шум их шагов.
Дойдя до второго этажа, принц опять взялся за шнурок, и неожиданный звук звонка снова заставил вздрогнуть не ожидавших его королеву и мадемуазель де Таверне.
Но их изумление еще усилилось, когда они увидели, что двери на этом этаже открылись сами.
— Право, Андре, — сказала королева, — я начинаю трепетать, а вы?
— Пока вы, ваше величество, будете идти впереди, я доверчиво буду следовать за вами.
— Все, что здесь происходит, объясняется очень просто, сестра моя, — сказал принц. — Дверь, которую вы видите перед собой, ведет в ваши апартаменты. Взгляните!
И он указал королеве на прелестное помещение, которое требует нашего описания.
Маленькая прихожая розового дерева, с двумя этажерками Буля, с потолком, расписанным Буше, и с паркетом также розового дерева, вела в белый будуар, обтянутый кашемиром с цветами, вышитыми руками первых мастериц этого искусства. Обивка мебели в будуаре была вышита шелками, тона которых были подобраны с искусством, делавшим гобелены того времени подобными картинам знаменитых художников.
За будуаром находилась голубая спальня. Кружевные занавески, турецкий штоф, великолепная кровать в темном алькове, ослепительный огонь в беломраморном камине, свет двенадцати благовонных свечей, горевших в канделябрах работы Клодиона, ширмочка из лакированного дерева, лазоревого цвета, с китайскими рисунками золотом, — вот прелести, которые предстали перед взорами двух дам, робко вступивших в это изящное помещение.
Ни одно живое существо не появлялось здесь; повсюду царили свет, тепло, но нельзя было угадать, кто создавал такую отрадную обстановку.
Королева, которая и в будуар вошла с некоторой нерешительностью, остановилась на мгновение у порога спальни.
Принц в изысканных выражениях извинился, что необходимость вынуждает его посвящать сестру в недостойные ее подробности.
Королева ответила полуулыбкой, выражавшей гораздо больше, чем все слова.
— Сестра моя, — прибавил граф д’Артуа, — это мои холостяцкие покои; только я бываю здесь, и бываю всегда один.
— Почти всегда, — сказала королева.
— Нет, всегда.
— А! — усомнилась королева.
— Кроме того, — продолжал он, — в будуаре, где вы находитесь, есть софа и глубокие кресла, в которых я не раз, когда ночь заставала меня на охоте, спал так же хорошо, как в своей постели.
— Я понимаю, — сказала королева, — почему графиня д’Артуа иногда тревожится…
— Конечно. Но сознайтесь, сестра моя, что если графиня беспокоится обо мне, то этой ночью она тревожится без основания.
— Сегодня ночью, я согласна, но другие ночи…
— Сестра моя, тот, кто не прав один раз, не прав всегда.