Ожерелье королевы
Шрифт:
— Да, и сегодня мы это устроим, — сказала королева, — потому что завтра, быть может, будет поздно.
— К какому же часу прикажет ваше величество приготовить туалет?
— Сейчас же. Я слегка позавтракаю и выйду.
— Больше королева не даст никаких приказаний?
— Пусть узнают, встала ли мадемуазель де Таверне, и скажут ей, что я хочу ее видеть.
— Мадемуазель де Таверне уже в будуаре вашего величества, — отвечала придворная дама.
— Уже? — спросила королева, которой лучше, чем кому-либо другому, было известно, в котором часу могла лечь Андре.
— О ваше величество, она ожидает уже двадцать минут.
— Пусть войдет.
Андре вошла к королеве в ту минуту, как часы на Мраморном дворе пробили первый удар девяти часов.
Мадемуазель де Таверне, уже тщательно одетая, как подобало придворной даме, не имеющей право являться к королеве в небрежном туалете, вошла, улыбаясь, но с некоторой тревогой.
Королева также улыбалась, что успокоило Андре.
— Идите, милая Мизери, — сказала она, — пошлите мне Леонара и моего портного. Ничего, — сказала она Андре, проследив глазами за г-жой Мизери и выждала, пока за ней опустилась портьера, — король был очень мил, он смеялся и ушел обезоруженным.
— Но он узнал? — спросила Андре.
— Вы понимаете, Андре, что лгать недопустимо, в особенности, когда ты права и именуешься французской королевой.
— Правда, ваше величество, — ответила, покраснев, Андре.
— А между тем, милая Андре, мы, по-видимому, сделали ошибку.
— Ошибку, государыня? — спросила Андре. — И, вероятно, не одну?
— Возможно. Вот наша первая ошибка: мы пожалели госпожу де Ламотт, король недолюбливает ее. Но мне она, признаюсь, понравилась.
— Ваше величество слишком хороший судья, и нельзя не преклониться перед вашими суждениями.
— Леонар здесь, ваше величество, — сказала, входя, г-жа де Мизери.
Королева села перед туалетным столиком из вызолоченного серебра, и знаменитый парикмахер принялся за свое дело.
У королевы были самые роскошные волосы на свете, и она находила отраду в том, чтобы давать всем возможность восхищаться ими.
Леонару это было известно, и, вместо того, чтобы действовать с тем проворством, которое он проявил бы по отношению ко всякой другой женщине, он предоставлял королеве и время и удовольствие любоваться собой.
В этот день Мария Антуанетта была в хорошем, даже радостном настроении; она была необыкновенно красива и только затем отрывала глаза от зеркала, чтобы послать Андре ласковый взгляд.
— Вас не бранили, Андре, — сказала она, — вас, свободную и гордую, которую все немножко боятся, так как, подобно богине Минерве, вы слишком мудры.
— Я, ваше величество? — прошептала Андре.
— Да, вы, наводящая уныние на всех придворных ветреников! О Боже мой, как вы счастливы, Андре, что вы девушка и, главное, что чувствуете себя таким образом счастливой.
Андре покраснела и грустно улыбнулась.
— Это обет, данный мною, — сказала она.
— И который вы сдержите, моя прелестная весталка? — спросила королева.
— Надеюсь.
— Кстати, — воскликнула королева, — я вспомнила…
— Что, ваше величество?
— Что, хотя вы и не замужем, со вчерашнего дня у вас появился повелитель.
— Повелитель, ваше величество?
— Да, ваш любимый брат… Как его зовут? Кажется, Филиппом?
— Да, ваше величество, Филиппом.
— Он приехал?
— Вчера, как ваше величество сделали мне честь сказать.
— И вы его еще не видели? Какая я эгоистка, что похитила вас вчера и увезла в Париж; право, это непростительно!
— О ваше величество, — с улыбкой возразила Андре, — я прощаю вам от всего сердца, и Филипп также.
— Правда?
— Ручаюсь вам.
— За себя?
— За себя и за него.
— Каков он собой?
— Все такой же красивый и добрый, мадам.
— А сколько ему теперь лет?
— Тридцать два года.
— Бедный Филипп! Подумайте, я знаю его уже четырнадцать лет и из них не видела его уже лет девять или десять!
— Когда вашему величеству будет угодно принять его, он будет счастлив уверить вас, что разлука не внесла никакой перемены в чувство почтительной преданности, которое он питает к королеве.
— Могу я его видеть теперь же?
— Через четверть часа он будет у ног вашего величества, если вы разрешите.
— Хорошо, я позволяю, я даже хочу этого.
Королева кончила говорить, когда кто-то шумный, подвижный, проворный проскользнул, или скорее прыгнул, на ковер туалетной и тотчас же чье-то смеющееся и лукавое лицо отразилось в зеркале, в котором Мария Антуанетта улыбалась своему отражению.
— Мой брат д’Артуа! — воскликнула королева. — Ну, право, вы испугали меня.
— Доброе утро, ваше величество, — сказал молодой принц. — Как вы провели ночь?
— Благодарю вас, брат мой, очень плохо.
— А утро?
— Прекрасно.
— Это самое главное. Я только что догадался об успешном исходе опыта, так как встретил короля, который одарил меня очаровательной улыбкой. Что значит доверие!
Королева рассмеялась. Граф д’Артуа, который ничего не знал, засмеялся также, но по другой причине.
— Но как же я, право, невнимателен, — продолжал он, — я и не спросил бедную мадемуазель де Таверне, как провела время она.
Королева снова устремила глаза в зеркало, которое давало ей возможность видеть все, что происходило в комнате.