Ожерелье королевы
Шрифт:
– Вот опять мы перестаем понимать друг друга, – заметила королева. – Вы для меня совершенная загадка, и я прошу объяснений вовсе не для того, чтобы мы с вами еще больше поссорились. К делу! К делу!
– Ваше величество, – воскликнул кардинал, умоляюще сложив руки и приблизившись к королеве, – окажите мне милость, не уходите от этого разговора: еще два слова в продолжение нашей беседы, и мы поймем друг друга.
– Право, сударь, я не понимаю языка, на котором вы говорите; перейдем лучше на французский, прошу вас. Где ожерелье, которое я отослала ювелирам?
– Ожерелье,
– Да, как вы с ним поступили?
– Я? Но я ничего о нем не знаю, ваше величество.
– Полно, ведь все проще простого: ожерелье взяла графиня де Ламотт и вернула им от моего имени; ювелиры же уверяют, что они его не получили. У меня в руках расписка, утверждающая обратное: ювелиры говорят, что она подложная. Госпожа де Ламотт могла бы объяснить все в двух словах. Ее не удается отыскать – ну что ж! Позвольте мне, основываясь на этих неясных фактах, высказать свои предположения. Госпожа де Ламотт хотела вернуть ожерелье. Вы же всегда с болезненным упорством, вызванным, разумеется, самыми добрыми чувствами, хотели, чтобы оно досталось мне: вы привезли его ко мне и предложили, что сами за него уплатите, и вот вы…
– Но ваше величество наотрез отвергло мое предложение, – со вздохом сказал кардинал.
– Все так! Да, вы упорствовали в вашем неуемном желании, чтобы ожерелье досталось мне, и потому вы, по-видимому, не вернули его ювелирам, надеясь, что благоприятный случай позволит мне им завладеть. Госпоже де Ламотт известно было, что я в жизни на это не соглашусь, что я не в состоянии заплатить за ожерелье и приняла незыблемое решение не принимать его бесплатно, но она не устояла: она вступила с вами в заговор, полагая, что служит моим интересам, а теперь прячется от меня, опасаясь моего гнева. Скажите, все так и было? Я верно угадала суть этого запутанного дела, да или нет? Я упрекну вас за легкомыслие, за нарушение моего прямого приказа, вы безропотно примете мой выговор, и все будет кончено. Более того, я обещаю вам простить госпожу де Ламотт – пускай она вернется из своего добровольного изгнания. Но ради Бога, отриньте эту скрытность, сударь: я не желаю, чтобы жизнь мою омрачала ныне хоть единая тень, я этого не желаю, поймите.
Королева с такой горячностью произнесла эту тираду, вложив в свои слова столько страсти и значения, что кардинал не смел и не мог ее перебить, но, как только она умолкла, он сказал, подавив вздох:
– Ваше величество, я отвечу на все ваши предположения. Нет, я не упорствовал в мысли, что ожерелье должно принадлежать вам, поскольку был убежден, что оно у вас в руках. Нет, я не вступал с госпожой де Ламотт в заговор относительно этого ожерелья. Нет, ожерелья у меня нет, как нет его у ювелиров и как, по вашим словам, нет его и у вас.
– Быть того не может! – воскликнула королева в изумлении. – Ожерелье не у вас?
– Нет, государыня.
– Это не вы посоветовали госпоже де Ламотт на время скрыться?
– Нет, государыня.
– Не вы ее прячете?
– Нет, государыня.
– И вы не знаете, где она, что с ней?
– Не больше, чем вы, государыня.
– Но как же тогда вы объясняете все, что произошло?
– Ваше величество, я вынужден признать, что у меня нет объяснения. Более того, уже не в первый раз я жалуюсь королеве, что она меня не понимает.
– Когда это вы мне жаловались, сударь? Не помню.
– Смилуйтесь, ваше величество, и соблаговолите припомнить мои письма.
– Ваши письма? – удивилась королева. – Вы мне писали?
– Писал, ваше величество, хоть и выразил в этих письмах лишь малую часть того, что у меня на сердце.
Королева встала.
– Сдается мне, – сказала она, – что оба мы обмануты; давайте поскорее покончим с этой шуткой. О каких письмах вы толкуете? Что это за письма и что такого есть у вас на сердце или в сердце, не помню уж, как именно вы сказали?
– О Господи, ваше величество, не принуждайте меня высказывать в полный голос тайну, заключенную в моем сердце.
– Какую тайну? В своем ли вы уме, ваше высокопреосвященство?
– Государыня!
– Не юлите! Судя по вашим речам, вы словно расставляете мне ловушку и хотите запутать меня при свидетелях.
– Клянусь вам, сударыня, что не сказал ничего такого… Разве кто-нибудь слышит наш разговор?
– Нет, сударь, нет и нет, мы здесь одни, а потому объяснитесь, но только до конца, и если вы в здравом уме, докажите это.
– Ах, государыня, почему здесь нет госпожи де Ламотт? Она, наш с вами друг, помогла бы мне освежить если не ваше чувство ко мне, то хотя бы вашу память.
– Наш с вами друг? Мое чувство? Мою память? Я словно сплю и вижу сон.
– Ваше величество, прошу вас, – вспыхнул кардинал, выведенный из себя язвительным тоном королевы, – пощадите меня. Ваше право разлюбить, но не оскорбляйте меня.
– Силы небесные! – побледнев, возопила королева. – Силы небесные! Что говорит этот человек?
– Прекрасно, – продолжал г-н де Роган, все более воодушевляясь гневом, который вскипал в нем и кружил ему голову, – прекрасно! Ваше величество, я полагаю, что был достаточно сдержан и скромен, чтобы не навлечь на себя вашу немилость; но я ставлю вам в вину только грех легкомыслия. Мне не следовало бы повторяться. Надо было понимать, что слова «я больше не хочу», сказанные королевой, имеют столь же непреложную силу закона, как слово «хочу!», сказанное женщиной.
Королева испустила пронзительный вопль и вцепилась в кружево кардинальского рукава.
– Вы утверждаете, – дрожащим голосом произнесла она, – что я говорила «я больше не хочу!» и что я говорила «хочу!». Кому я сказала первое, а кому второе? Отвечайте!
– И то, и другое вы сказали мне.
– Вам?
– Забудьте об одном, а о другом я никогда не забуду.
– Вы негодяй, господин де Роган, вы лжец!
– Я?
– Вы подлец, вы клевещете на женщину.
Я!
– Вы предатель, вы оскорбляете королеву.
– А вы бессердечная женщина и бесчестная королева.