Ожерелье королевы
Шрифт:
Г-н Фенгре почесал в ухе.
– Вы отбиваете у меня охоту приходить к вам на Королевскую площадь.
– Я в отчаянии, сударыня.
– Так докажите это. Завею эту мебель я хочу дать вам сто экю, не больше.
Эти слова Жанна произнесла столь властно, что мебельщик снова подумал о будущем.
– Согласен, сударыня, – уступил он.
– И при одном условии, сьер Фенгре.
– Каком же, сударыня?
– Все должно быть привезено и расставлено в квартире, которую я вам укажу, к трем часам
– Но уже десять, сударыня! Послушайте – как раз бьет десять.
– Ну, так да или нет?
– Куда нужно везти, сударыня?
– На удину Сен-Клод, на Болоте.
– Это что в двух шагах отсюда?
– Совершенно верно.
Мебельщик отворил дверь во двор и крикнул:
– Сильвен! Ландри! Реми!
Трое приказчиков подбежали, довольные поводом прервать работу и поглазеть на красивую даму.
– Беритесь-ка за носилки и тележки, судари мои! Реми, грузите гарнитур с золотыми ручками. Вы, Сильвен, прихожую на тележку, а вы, Ландри, – малый осторожный, поэтому повезете спальню… Теперь благоволите заплатить, сударыня, а я напишу расписку.
– Вот шесть двойных луидоров, – сказала графиня, – и один простой. С вас еще сдача.
– Прошу вас: два шестиливровых экю, сударыня.
– Которые я отдам одному из этих господ, если дело будет сделано как надо, – отозвалась графиня.
После этого, сообщив свой адрес, она снова села в кресло на колесиках.
Через час она уже сняла четвертый этаж, а через два гостиная, прихожая и спальня были полностью обставлены.
Минут через десять шесть ливров перекочевали к гг. Ландри, Реми и Сильвену.
Когда во вновь обставленной квартире были вымыты окна и разожжен огонь, Жанна занялась своим туалетом и часа два наслаждалась, ступая по пушистым коврам, греясь в тепле среди завешенных штофом стен и вдыхая аромат нескольких гвоздик, купавших свои стебли в японской вазе, а головки – в нагретом воздухе комнаты.
Г-н Фенгре не забыл ни о позолоченных бра со свечами, ни о люстрах, висевших по обеим сторонам окна и снабженных стеклянными подвесками, которые в сиянии восковых свечей переливались всеми цветами радуги.
Камин, свечи, благоуханные розы… Жанна использовала все, что могла, для украшения рая, предназначенного ею для приема его высокопреосвященства.
Она позаботилась даже о том, чтобы через кокетливо приоткрытую дверь спальни виднелось приятное красноватое пламя в камине, отблески которого выхватывали из темноты ножки кресел, деревянную спинку кровати и подставку для дров г-жи де Помпадур в виде химер, на коей покоились когда-то очаровательные ножки маркизы.
Однако этим кокетство Жанны не ограничилось.
Если огонь в камине освещал ее таинственную комнату, а ароматы говорили о присутствии в ней женщины, то сама женщина обладала породой, красотой, умом и вкусом, достойным его высокопреосвященства.
Жанна оделась с изысканностью, которая явно озадачила бы г-на де Ламотта, ее отсутствующего супруга. Но она чувствовала себя достойной квартиры и мебели, взятой внаем у сьера Фенгре.
Жанна перекусила, но слегка, чтобы сохранить ясность мысли и интересную бледность, после чего пришла в спальню и расположилась в глубоком кресле, стоявшем у камина.
С книгою в руках, положив ноги в домашних туфлях на скамеечку, она ждала, прислушиваясь одновременно и к тиканью часов, и к отдаленному шуму карет, изредка нарушавшему спокойствие пустынного Болота.
Она ждала. Часы прозвонили девять, затем десять и одиннадцать.
Никто не появлялся ни в карете, ни пешком.
Одиннадцать! Для галантного прелата – самое время, укрепив свою потребность в милосердии ужином в ближайшем предместье, приехать на улицу Сен-Клод и порадоваться, что такой дешевой ценою он может проявить человеколюбие и благочестие.
На церкви Жен-мироносиц заунывно пробило полночь.
Ни прелата, ни кареты; свечи догорали, и некоторые из них уже покрыли своим прозрачным воском чашечки подсвечников из позолоченной меди.
Поленья, которые время от времени со вздохом подбрасывались в камин, превратились сначала в угли, потом в золу. В обеих комнатах сделалось душно, словно в Африке.
Сидевшая наготове старуха-служанка ворчала, оплакивая свой чепец с кокетливыми лентами: когда она клевала носом перед свечой в прихожей, ленты эти серьезно пострадали – какая от пламени, какая от растопленного воска.
В половине первого Жанна в ярости вскочила с кресла, которое на протяжении вечера покидала неоднократно, чтобы отворить окно и бросить взгляд в глубину улицы.
Однако в квартале царила безмятежность, как до сотворения мира.
Жанна разделась, отказалась поужинать и отправила старуху прочь, поскольку ее расспросы уже начали ей докучать.
Оставшись одна среди шелковых драпировок, она отдернула красивый полог и улеглась в свою превосходную постель, но, несмотря на все это, заснула не скорее, чем накануне: в прошлую ночь надежда рождала в ней беззаботность.
Между тем, привыкнув стойко справляться с ударами судьбы, Жанна отыскала оправдания для кардинала.
Прежде всего он был главным раздавателем милостыни и имел поэтому тысячу всяких непростых дел, куда более важных, чем визит на улицу Сен-Клод.
А потом, он ведь не был знаком с крошкой Валуа – оправдание для Жанны весьма утешительное. Вот если г-н де Роган нарушит слово после первого визита, тогда она, разумеется, будет безутешна.
Однако эта придуманная Жанной причина нуждалась в подтверждении своей справедливости.