Ожерелье королевы
Шрифт:
– Голубые глаза.
– А рот?
– Небольшой, но губы несколько пухлые, особенно нижняя.
– Она была высока или же среднего роста?
– Среднего роста.
– Руки?
– Безупречные.
Шея?
– Длинная и худая.
– Лицо?
– Суровое и благородное.
Выговор?
– Она говорила с легким акцентом. Но вы, похоже, знаете, кто это, монсеньор?
– Откуда, графиня? – с живостью возразил прелат.
– Я чувствую это по тому, как вы меня расспрашиваете, и даже по расположению,
– Нет, сударыня, я не знаю, кто это.
– Но у вас, наверное, есть какие-нибудь предположения?
– Откуда же им взяться?
– Вас мог навести на мысль портрет.
– Ах, да, – мгновенно отозвался кардинал, боясь, что может дать пищу для подозрений, – конечно, портрет…
– Так что же говорит вам портрет, ваше высокопреосвященство?
– Мне кажется, что это портрет…
– Императрицы Марии Терезии, не так ли?
– Похоже, что так.
– И вы думаете?..
– Я думаю, что вам нанесла визит какая-то немецкая дама – быть может, из тех, что основали богадельню…
– В Версале?
– Да, сударыня, в Версале.
И кардинал умолк.
Однако было заметно, что он все еще сомневается: присутствие в доме графини этой шкатулки лишь усугубило его недоверчивость.
Но вот чего Жанна никак не могла понять и чему тщетно искала объяснений: у принца явно была какая-то задняя мысль, причем для нее невыгодная. Она не ошибалась: кардинал подозревал, что ему расставили ловушку.
В самом деле, любой мог знать об интересе, который он питал к делам королевы, – такие слухи ходили среди придворных и ни для кого уже не были секретом; мы рассказывали, сколько стараний употребляли враги кардинала, чтобы поддерживать враждебность между королевой и ее главным раздавателем милостыни.
Как могла эта коробочка, которой королева часто пользовалась и которую он столько раз видел у нее в руках, оказаться у этой нищенки Жанны?
Неужто королева и вправду посетила ее убогое жилье?
А если так, то узнала ее Жанна или нет? Быть может, графиня по какой-то причине скрывает оказанную ей честь?
Прелат пребывал в сомнении.
Он начал сомневаться еще накануне. Имя Валуа заставило его насторожиться, и не зря: оказывается, речь шла не просто о бедной нищенке, а о принцессе, которую поддерживает королева, сама принося ей вспомоществование.
Неужели благотворительность Марии Антуанетты простирается до таких пределов?
Пока кардинал размышлял таким образом, Жанна, которая наблюдала за ним и видела, какие чувства его обуревают, терзалась страшными муками. И действительно: для людей с нечистой совестью нет горшей муки, чем видеть сомнения человека, которого они стараются убедить в своей правдивости.
Молчание тяготило обоих собеседников. Первым его нарушил кардинал:
– А вы обратили внимание на даму, сопровождавшую вашу благодетельницу? Можете описать, как она выглядит?
– Ее я рассмотрела прекрасно, – ответила графиня. – Она высока, хороша собой, с решительным выражением лица, прекрасной кожей и округлыми формами.
– А первая дама никак к ней не обращалась?
– Один раз, но только по имени.
– И что же это за имя?
– Андреа.
– Андреа! – вздрогнув, воскликнул кардинал.
И это его движение тоже не ускользнуло от внимания графини де Ламотт.
Теперь кардиналу стало ясно, как себя держать: имя Андреа рассеяло все его сомнения.
Третьего дня он узнал, что королева ездила в Париж вместе с мадемуазель де Таверне. По Версалю прошел слух о ее опоздании, закрытых дверях и какой-то супружеской ссоре между августейшими супругами.
Кардинал перевел дух.
На улице Сен-Клод не было ни ловушки, ни заговора. Г-жа де Ламотт теперь показалась ему хорошенькой и чистой, словно ангел.
Тем не менее следовало подвергнуть ее еще одному испытанию. Принц был большой дипломат.
– Графиня, – сказал он, – меня, признаюсь, больше всего удивляет одно обстоятельство.
– Какое, монсеньор?
– Меня удивляет, что вы, с вашим происхождением и титулом, не обратились к королю.
– К королю?
– Нуда.
– Ваше высокопреосвященство, я посылала ему прошения раз двадцать.
– Безуспешно?
– Увы.
– Но ваши письма должны были дойти и до принцев царствующего дома. К примеру, герцог Орлеанский – человек весьма сострадательный и к тому же часто любит делать то, чего не делает король.
– Я обращалась к его высочеству герцогу Орлеанскому, но все без толку.
– Без толку? Это меня удивляет.
– Воля ваша, но если человек беден и никто не может замолвить за него словечко, все его прошения пропадают без следа в прихожей принцев.
– Но есть еще граф д'Артуа. Беспутные люди порой поступают даже достойнее, чем те, кто занимается благотворительностью.
– Его высочество граф д'Артуа поступил так же, как его высочество герцог Орлеанский и его величество король Франции.
– Но есть, наконец, тетушки короля. Уж они-то – или я сильно в них ошибаюсь – должны были ответить вам положительно.
– Нет, монсеньор.
– Нет, я не могу поверить, что и у принцессы Елизаветы, сестры короля, бесчувственное сердце.
– Вы правы, монсеньор. Когда я обратилась к ее королевскому высочеству, она пообещала меня принять, однако, не знаю уж почему, но, приняв моего мужа, она не соизволила сказать мне хоть что-то, а я ведь несколько раз нарочно попадалась ей на глаза.
– Как странно, ей-богу! – пробормотал кардинал. И вдруг, словно эта мысль только что пришла ему в голову, он воскликнул: