Ожерелье королевы
Шрифт:
– Сударь, умоляю вас, позвольте мне выйти, – воззвал Рето к молодому человеку, стерегущему калитку.
– Сударь, – закричал преследователь Рето, – задержите этого негодяя!
– Будьте спокойны, господин де Шарни, он не уйдет, – отвечал молодой человек за калиткой.
– Господин де Таверне? Вы? – воскликнул де Шарни, поскольку это именно он проник к Рето с улицы Монторгейль следом за посыльным графа Калиостро.
Обоим молодым людям, когда они утром прочли газету, пришла одна и та же мысль, так как они таили в сердце одно и то же чувство, и
А мысль была следующая: явиться к газетчику, потребовать удовлетворения, а ежели он откажет, отколотить его тростью.
Тем не менее каждый из них, увидев другого, испытал мгновенное раздражение, так как каждый угадал соперника в человеке, которым двигало то же чувство, что и им.
Потому у г-на де Шарни был довольно угрюмый тон, когда он произнес: «Господин де Таверне? Вы?»
– Я! – ответил точно таким же тоном Филипп, устремляясь к газетчику, который умоляюще протягивал руки через решетку. – Я, но только, похоже, пришел слишком поздно. Что ж, я хотя бы поприсутствую на пиру, если только вы не соблаговолите открыть мне калитку.
– На пиру? – пролепетал перепуганный газетчик. – Господа, что вы хотите этим сказать? Уж не собираетесь ли вы убить меня?
– Это слишком сильно сказано, – успокоил его Шарни. – Нет, милейший, мы не убьем вас, просто сперва допросим, а там посмотрим. Господин де Таверне, вы позволите мне разобраться с ним на свой лад?
– Разумеется, сударь, – отвечал Филипп. – У вас преимущество, поскольку вы пришли первым.
– Встаньте-ка к стене и не шевелитесь, – приказал газетчику де Шарни, поблагодарив жестом Филиппа. – Итак, милейший, вы признаете, что написали и сегодня опубликовали у себя в газете шутливую, как вы ее назвали, сказку, направленную против королевы.
– Сударь, она не против королевы.
– Еще бы! Этого только не хватало!
– Эк, сударь, какое у вас завидное терпение, – бросил Филипп, ярившийся по ту сторону калитки.
– Будьте спокойны, – заверил его Шарни. – Пусть мерзавец потерпит. Он свое получит.
– Да, но я ведь тоже вынужден терпеть, – буркнул Филипп.
Шарни ничего не ответил – по крайней мере Филиппу. И он вновь обратился к несчастному Рето:
– Атгенаутна – это перевернутое Антуанетта… Ну, не изворачивайтесь, сударь!.. Это настолько гнусно и низко, что мне следовало бы не отколотить вас, не прикончить, а живьем содрать с вас кожу. Отвечайте прямо и откровенно: вы единственный автор этого памфлета?
– Я не доносчик! – выпрямившись, отрезал Рето.
– Прекрасно! Это значит: у вас есть сообщник, и вероятнее всего – тот человек, что прислал купить тысячу экземпляров вашего пасквиля, то есть граф Калиостро, как вы совсем недавно сказали. Ну что ж, граф заплатит за себя, после того как вы заплатите за себя.
– Сударь, сударь, я вовсе не говорил вам этого! – завопил газетчик в страхе, как бы ему не пришлось иметь дела после разгневанного г-на де Шарни с разгневанным графом Калиостро, не говоря уже о бледном от нетерпения Филиппе, который ждал за калиткой.
– Но уж поскольку я добрался до вас первого, – продолжал Шарни, – вы первым и заплатите.
И он поднял трость.
– О сударь, если бы у меня была шпага! – взвыл газетчик.
Шарни опустил трость.
– Господин Филипп, – попросил он, – будьте добры, одолжите шпагу этому мерзавцу.
– Ни за что! Я не дам свою честную шпагу этому негодяю. Пожалуйста, моя трость, если вам мало своей, но больше при всем желании я не могу сделать ни для него, ни для вас.
– Трость! – в отчаянии воскликнул Рето. – Да знаете ли вы, сударь, что я дворянин?
– В таком случае одолжите вашу шпагу мне, – попросил Шарни и швырнул свою к ногам газетчика. – После этого свою я больше не возьму в руки.
У Филиппа не осталось причин отказывать. Он вытащил шпагу из ножен и сквозь решетку передал Шарни.
Шарни с поклоном взял ее.
– Так значит, ты – дворянин, – процедил он, поворачиваясь к Рето. – Ты – дворянин и пишешь такие гнусности о королеве Франции! Хорошо, подними шпагу и докажи, что ты дворянин.
Но Рето не шелохнулся. Похоже, шпага, лежавшая у его ног, внушала ему такой же ужас, как секунду назад трость, поднятая над головой.
– Черт подери! – негодующе воскликнул Филипп. – Да откройте же мне наконец калитку.
– Простите, сударь, – заметил Шарни, – но вы сами признали, что сначала этот человек принадлежит мне.
– Тогда поторопитесь и заканчивайте, потому что я тоже тороплюсь начать.
– Я должен сначала исчерпать все средства, прежде чем прибегнуть к крайнему, – отозвался Шарни. – Видите ли, я считаю, что удары тростью столь же неприятны для того, кто их наносит, как и для того, кто их получает, но, поскольку этот господин предпочитает удары тростью удару шпагой, он получит то, что желает.
И едва молодой человек закончил свою речь, как пронзительный крик газетчика подтвердил, что Шарни перешел от слов к действиям. Вслед за первым последовало еще несколько сильнейших ударов, и каждый вышибал из Рето вопль, громкость которого соответствовала причиненной им боли.
Эти вопли привлекли внимание старухи Альдегонды, но Шарни реагировал на се крики не больше, чем на стенания ее хозяина.
Все это время Филипп, который пребывал в положении Адама, находящегося за воротами Эдема, метался, подобно медведю, чующему, как из-за решетки доносится запах кровавого мяса.
Наконец Шарни, уставший наносить удары, остановился, а Рето, уставший получать их, повергся наземь.
– Ну что, вы закончили, сударь? – осведомился Филипп.
– Да, – ответил Шарни.
– Тогда будьте добры, верните мне мою шпагу, поскольку она вам не нужна, и откройте калитку.
– Сударь! Сударь! – запричитал Рето, обращаясь к Шарни, поскольку надеялся найти защитника в человеке, который уже свел с ним счеты.
– Вы должны понять, я не могу оставить этого господина за дверью и поэтому вынужден ему открыть, – объявил Шарни.