Ожидание
Шрифт:
– Тмин, – мама вновь загремела в шкафах. – Нужен тмин!
Лисса небрежно бросила конверт обратно в кучу, чем вызвала небольшой оползень, остановившийся только у вазы с фруктами. Если мама не собирается беспокоиться о неоплаченных счетах, то она о них тоже думать не будет.
– Сладкая паприка? – Сара повернулась к Лиссе с банкой в руках.
– Как скажешь, ма.
– Думаю, должно сработать. Семена тмина, никогда без них не готовлю. Странно, куда они подевались?
– Могу я чем-то помочь? – спросила Лисса.
– Мне нужно
Сара бросила ей засаленную коробку спичек, Лисса поймала их и побрела к двери, распахнутой навстречу летнему воздуху.
Пожалуй, в этом доме самым приятным местом был сад. Мама была прекрасным садоводом, и то, что казалось хаосом внутри дома, снаружи неожиданно обретало смысл. Только там чувствовался тонкий баланс между ухоженными грядками и красотой соседствующей дикой природой. Лисса чиркнула спичкой и закурила.
– Я получила роль, – проговорила Лисса вникуда, любуясь лавандой и жимолостью.
– Прости, дорогая? – не расслышала Сара. – Что ты сказала?
– Помнишь ту пьесу? – спросила Лисса, выпуская дым тонкой струйкой и возвращаясь на кухню. – Я тебе о ней рассказывала?
– Напомни.
Лицо матери было в тени, и Лисса не могла понять ее настроение.
– Чехов. Елена.
– О, замечательно. Это замечательно.
Мать подошла ее обнять, и Лисса почувствовала запах ее травяного шампуня и краски для волос.
Лисса рассмеялась, словно воскресив в памяти то веселое возбуждение, которое посетило ее, когда она только услышала эту новость.
– Спасибо. Режиссер – женщина. С ней непросто, но, мне кажется, свое дело она знает.
– Чудесная новость. Мы должны это отпраздновать!
Прежде чем Лисса успела возразить, Сара уже извлекла из шкафа бутылку.
– Хм, белое вино. «Лидл Пуйи-Фюиссе». У тебя все будет хорошо. Подожди, оно не охлажденное. Есть немного «Гордона». Стоп. Не уверена, что у меня есть лед. Но я могу отколоть кусочек от морозилки. Может, начнем?
– Конечно. И отрежь мне дольку лимона.
Что-то напевая, мама налила две большие порции джина и сбрызнула их тоником.
– Немного пошло, конечно, но сойдет, – сказала Сара, протягивая ей стакан. – Пошли посидим в саду. Салат может подождать.
Сара первой спустилась по извилистой каменной дорожке, минуя кусты лаванды, помидоры, кабачки и лекарственные травы, к беседке, где стояли небольшой стол и несколько стульев, выбеленных непогодой.
– Ты далеко пойдешь, дорогая, – Сара наклонилась вперед и снова зажгла потухшую сигарету Лиссы. – За тебя!
Она подняла еще бокал.
– Теперь за Чехова. Так Елена – это?..
– «Дядя Ваня», – пояснила Лисса.
– Ваня. Изумительно. Напомни мне, это тот, который в конце стреляется?
Мама сбросила с губы крошку табака.
До выхода на пенсию Сара преподавала английский язык и историю искусств в местном колледже. Это была хорошая школа в Северном Лондоне – из тех, в которые родители среднего класса всеми
– Это «Чайка», – ответила Лисса.
– Ах да, «Чайка». Там еще была неудачливая молодая актриса. А что с Ваней?
– Тоже неудачник, – пояснила Лисса. – Неудачник по жизни. Все они неудачники, это же Чехов.
– И ты – жена этого…
– Неудачливого профессора Серебрякова?
– Совершенно верно. О боже, мне кажется, я когда-то видела, как эту роль играла Гленда.
Лисса знала, что Гленда Джексон была своего рода эталоном для ее матери, когда речь шла обо всем хорошем и полезном в актерской профессии.
– Или нет… Погоди! Это была красавица… Грета или как ее?
– Скакки?
– Вот именно. Она была прекрасна. И ты тоже будешь несравненна.
Сара наклонилась вперед и для убедительности взяла Лиссу за руки:
– Ты молодец. У тебя будет все как надо. Ты должна сказать об этом Лори. Она будет в восторге.
Лори была старой подругой ее матери, преподававшая драматургию в школе, где работала Сара. Много лет назад Лори вечера напролет занималась с Лиссой, чтобы подготовить ее к поступлению в театральную школу.
– Лучше ты скажи ей, – ответила Лисса.
– Так и сделаю.
Сара отодвинулась от дочери и задумчиво посмотрела на нее сквозь дым. Ах, этот взгляд матери, ничто не ускользнет от него. Сколько она под ним страдала? В детстве Лисса служила матери моделью, часами просиживая в старом потрепанном кресле на чердаке. До тех пор, пока однажды, когда ей исполнилось восемь, она не отказалась наотрез.
– Должна сказать, – произнесла Сара, – это замечательно, что ты можешь сойти за… ту героиню, кем бы она ни была. Я имею в виду, им никогда не бывает больше тридцати, не так ли, этим женщинам в пьесах? Если только им не за пятьдесят. Или если это не горничная неопределенного возраста. Горничные пошаркают немного туда-сюда, разожгут самовар-другой, что с них взять, – Сара махнула сигаретой в воздухе.
– Замечательно, – согласилась Лисса, не будучи совсем в этом уверенной. Да, замечательно, что она может сойти за тридцатилетнюю. Но там все персонажи между тридцатью и пятьюдесятью – не только у Чехова, но и у всех остальных. Возможно, и вообще в жизни. Возможно, это и есть годы женственности. Годы настоящего застоя.
– Ух, – ее мать сделала большой глоток. – Весело, правда? Я уже целую вечность не пила днем. Так кто у вас там режиссер?
– Она полька. Зовут Клара.
– Не могу представить, почему ты мне ничего раньше не говорила.
– Не вижу больше смысла. Все это пустяки, – ответила Лисса, аккуратно поддевая ногтем заусенец.
– О, не говори так. Сообщай мне, если вдруг что-то подворачивается. Я дам тебе свои счастливые серьги.
– Не уверена, что они такие уж счастливые.
– Они помогли, когда ты получила ту роль в телике. И когда болела, – Сара укоризненно ткнула сигаретой в сторону Лиссы.