Ожидающий на перекрёстках

Олди Генри Лайон

– Выбери!..

Человек идет по Дому. Останавливается. Смотрит в зеркало. И лицо человека не отражается в зеркале. Словно у человека нет лица. Или Дому не нравится это лицо.

В зеркале отражается Дом. Переходы, комнаты, залы, двери, лестницы...

Человек и Дом смотрят друг на друга. Через стекло с блестящей, холодной амальгамой.

Дом-на-Перекрестке.

Человек-на-Перекрестке.

– Чего ты хочешь?
– тихо спрашивает человек, моргая и стряхивая слезу, повисшую на реснице. Капля срывается и беззвучно падает на пол.

В зеркале

появляется лицо. Чужое лицо. Взрослое. С крупными, резкими чертами. Со складками у рта.

Человек не убегает. Человек примеряет чужое лицо.

Лицо хмурится, собирая многочисленные морщины в напряженную маску, словно тот, в зеркале, что-то вспоминает.

Человек примеряет чужую память.

Лицо в зеркале одними губами произносит имя.

Человек примеряет чужое имя.

Имя. Махиша. Предстоятель Инара-Громовержца.

Человек вглядывается в чужое прошлое. Примеряя предложенную жизнь.

МАХИША-ПРЕДСТОЯЩИЙ

...В мир приходим мы нагими и беспомощными, и, уходя,

ничего не уносим с собой. Можно жить Предстоятелем, но

умереть Предстоятелем - нельзя. Последнее право и

последний долг Предстоящих - право выбора смертного часа и

долг передачи дара своего тому, кто идет следом. И пусть

Идущий следом поможет уйти опустевшему Предстоятелю за

грань между миром и небом, поможет и проводит; и запомнит

день и час сей.

Посему нет Предстоящему подлинного покоя вне его воли

и в одиночестве...

Авэк ал-Джубб Эльри, Рага о Предстоящих.

Они стояли рядом. Почти рядом. Они были невероятно, невозможно похожи друг на друга.

Дряхлый волхв Хаом, взметнувший к провисающему небу обглоданные временем руки, руки аскета и провидца, и Грозовое дерево, Древо-у-алтаря, с его черными, навеки обугленными ветвями, покрытыми крикливой листвой воронья, и лишь сучья, сучья...

Эх, жизнь, сучья жизнь!.. Ударит, опалит... Стократ благородней тот, кто не скажет при блеске молнии: "Вот она, наша жизнь!.."

Они стояли рядом. Они ждали. Ждали того ослепительного мгновения, когда набрякшая холстина небес прорвется водой и огнем.

Приехавший на рассвете князь - Ликский Великий князь; хоть молодо-зелено, а взгляд властный, с рысьим прищуром, с холодным азартом лениво сидел на пригорке и вполглаза поглядывал на волхва и его мертвое дерево. Князь тоже ждал. Он хорошо умел ждать, и трупы нетерпеливых братьев ступеньками ложились к престолу Большого Лика; братьев, так и не научившихся ждать, а теперь - поздно.

Учиться надо вовремя.

Все надо делать вовремя. Время камни разбрасывать и время собирать, как любил говаривать покойный наставник при дворе, удавленный за неучтивость. Разбрасывать так, чтоб падали, куда положено и на кого положено (князь вспомнил свой полк легких пращников и довольно пожевал губами), и собирать тоже надо с умом. Без ума собрал, свалил в кучу - холм получился, а кому тот холм нужен? Разве что на могилу, для вечной памяти, и то...

А попадется толковый каменщик - и лягут камни в основу столичного храма Инара-Громовержца;

поклонятся людишки грозному князю неба, глядишь и ему, земному князю охотней кланяться станут.

Хорошая вещь - вера. Полезная, дорогостоящая... сколько запросит Хаом за слово о храме?.. не базар здесь, не поторгуешься...

"Вера...
– думал молодой послушник Махиша, разглядывая своего знатного ровесника.
– Ишь, словно купец: весы вынул и прикидывает, сколько барыша достанется... Шалишь, князюшка, с огнем играешь! Будет барыш, да не тебе..."

Послушник хмуро глядел, как напускное безразличие застывает на лице гостя равнодушно-приветливой маской династии, выдержавшей и вой степняков, и каменные ножи староверов, и многое другое... ох, многое, бессчетное, гулевое; веками выдержанное, отстоянное!..

А плащ княжеский; алое, золотом шитое корзно волочилось по грешной земле, в пыли - пойдет дождь, и пыль станет грязью, а плащ станет неотличим от дерюжной накидки послушника Махиши...

Где князь, где холоп?.. Не запутаться бы, не ошибиться...

Именно эта мысль - глупая, пустая, ядовитая - занозой сидела в мозгу ученика несговорчивого волхва Хаома; сидела и упорно не хотела вылезать.

Махиша глядел на князя и вспоминал изнурительные часы медитаций под Грозовым деревом, когда он из последних сил прорывался внутренним взором к тайному Алтарю Инара-Грозовика, вне дорог человеческих, вне реальности и понимания - где сливаются воедино все алтари в храмах и капищах, где вера людская становится бытием, как весенние ручьи, ручейки и просто талые струйки сливаются в страшную, упругую стихию взбунтовавшегося половодья...

Ах, вера, вера, вера людская! Кто тебя хоть раз вкусил... жрецы, маги, шаманы, ясновидцы, пророки - Предстоятели!..

Трижды видел он - словно в бреду - тот Алтарь, и косматое, гневно-смеющееся лицо над ним; и оба первых раза это было знакомое лицо волхва Хаома, а в третий... Махишу вновь сотряс озноб лихорадочного возбуждения - он вспомнил!

Вспомнил невероятное чувство всесилия, вспыхнувшее в нем в тот сладостный миг.

Он видел свое лицо.

Махиша, скрестив ноги, сидел под Грозовым Древом, и лопались нити между его сущностью и существованием; и закрытые глаза послушника видели Всеобщий Алтарь, над которым хохотало лицо нового Махиши в обрамлении беснующихся молний... Тогда он впервые понял - глядя одновременно снизу вверх и сверху вниз - понял две истины.

Нет, не две - три.

Он понял, что богов - нет. Нет Стоящих над миром - но есть Предстоящие. Молчащие в тени. Те, кого ждут князья.

И эта истина, в ее бесстыдной наготе, заставила его покачнуться.

И еще он понял, что время волхва Хаома прошло. Насовсем. Новое нынче время. Предстоящее. Его время, Махиши - сегодняшнего Предстоятеля Инара-Громовержца.

И эта истина вновь позволила ощутить опору и устойчивость.

А потом он понял, что наставник сам назначил день откровения, сам выбрал время дара и час ухода - и последняя истина обожгла предчувствием грядущего.