Ожидающий на перекрёстках
Шрифт:
Воришка внезапно извернулся и метнулся в сторону. Мы не стали его удерживать, и лишь Гро, до той поры молчавший, молниеносно пнул парня ногой в тощий зад. Вдогонку. И достал.
– Зараза, - пробормотал Грольн, - мразь дешевая... Меня такие в детстве все мучили... Ты понял, Сарт, понял, что он говорил - про Махишу твоего?
– Понял, Гро, понял... И Эйнар понял - чего уж тут сложного?
– Ест он здесь, - подал голос насупленный Эйнар.– Это я про Махишу. Перекресток у него тут. Маленький, слабенький,
Я снова посмотрел на Предстоятеля Махишу. На Бычару Маха, ловчилу по маленькой. И вспомнил, каким он был в Доме. И как предлагал меня убить.
Боги, боги - где ты, Лайна моя ночная, и как ты выглядишь теперь?! Что ж ты, Дом, Дом-на-Перекрестке, сука безголосая, изменчивая...
...А потом начались бои. Как зрелище, они утомили меня почти сразу. Я не люблю грязи. Я не люблю игр без правил. Я не люблю потех для бедных. Для нищих. Для нищих духом, будь они хоть трижды блаженны, как говаривали среди адептов Хаалана.
Все свое внимание я сосредоточил на Махише, который с первой секунды оказался у помоста, бросив столик и бумаги на нем. Я смотрел, и мне было больно и противно - но я смотрел.
Рядом что-то бормотал Гро, неслышимый в людском гаме, но он не знал Предстоятелей раньше, и поэтому был не в состоянии понять разницу.
А я знал.
Сморщившийся Махиша - я все не мог привыкнуть к его поганой кличке вцепился в край помоста трясущимися руками, из уголка кривого рта потекла струйка слюны, липкой и темной, и взгляд Предстоятеля словно прикипел к волкодавам рода человеческого, ломавшим свои и чужие кости - он купался в душной ауре криков, воя, крови и яростной зависти возбужденных зрителей.
Я припомнил миф о богоотступнике, мучимом диким голодом, что бы и сколько бы он ни ел. Махиша походил на героя этой страшной легенды.
Он ел - и не мог насытиться. Дом отринул его, а сам он уже разучился быть - Предстоятелем.
И все же он был им.
Эйнар внезапно двинулся вперед - но не к Махише, а к помосту - и я вернулся к грешной действительности и действу на залитой кровью сцене.
Человек в левом углу был, как я понял, местной сенсацией: долгожданной, остро приправленной и непременно - под занавес.
– Рукошлеп...– почти одновременно выдохнула спрессованная толпа. Найк-Юродивый...
Сперва я подумал, что Рукошлеп - карлик. С обычным для карликов телосложением - непропорционально короткие, кривые ноги, могучее кабанье туловище и волосатые руки с огромными кистями, которыми Найк вполне мог бы, не сгибаясь, почесать колено. Или даже ниже.
И лишь потом, когда пара-тройка доброхотов запрыгнула на помост и стала растирать Рукошлепу косматые плечи и спину - я сообразил, что он не карлик. Отнюдь не карлик, а даже повыше среднего роста.
И тогда мне стало страшно -
Карлик-переросток. Мстящий за свое уродство. И делающий это с удовольствием.
Эйнар встал у края деревянного сооружения, и его растрепанная грива оказалась как раз на уровне колен того бойца, чей испуганный взгляд никак не вязался с мощной и по-своему красивой фигурой.
Изумленный вышибала, глазевший до этого по сторонам, шагнул было к нарушителю, но Эйнар отстранил его с такой властной уверенностью, что гроза здешних буянов невольно повиновался.
– Не дерись с этим, - сказал Эйнар, и заявленный боец дернулся и затравленно глянул вниз, откуда донесся неожиданный голос.
– Не дерись с этим. Он тебя искалечит. Убивать не станет, но изуродует обязательно. Он не виноват, что сам урод, но... Слезай, парень, и уходи.
И Эйнар успокаивающе похлопал бойца по голени.
Лучше бы он этого не делал. Нога у парня подвернулась, и тот со всего маху грохнулся с помоста на землю. Потом он коротко застонал и замер, плотно сомкнув веки.
По-моему, он был жив и здоров, и очень рад подвернувшемуся случаю сохранить лицо и избежать боя.
На мгновение все замерло. И в наступившей тишине Найк-Рукошлеп захохотал и вперевалочку прошел через весь помост, кривя вспухшие губы в радостной гримасе.
– Лезь сюда, детинушка, - счастливым тенорком пропел Найк.– Давай лапочку... вот, вот, умница...
И, когда Эйнар протянул ему руку, лже-карлик одним рывком выдернул Мифотворца на помост, отошел на шаг назад и внезапно шлепнул Эйнара ладонью по лицу.
Я понял, почему Найка прозвали Рукошлепом. Этой оплеухой можно было опрокинуть статую.
Эйнар инстинктивно отклонился, и кончики узловатых пальцев Найка с нестрижеными ногтями полоснули Эйнара по глазам.
Он схватился за лицо. Он закричал - и жуток был крик бывшего слепого. А когда он отнял руки от лица - закричал я.
Глаза Мифотворца были целы. Они воспалились, налились кровавыми прожилками, но - уцелели. И из багровой глубины глазниц Эйнара, не любящего делать людям больно, довольно оскалилось боевое безумие затаившегося до поры прошлого.
На помосте, перед ухмыляющимся Найком-Рукошлепом, стоял Эйнар Бич Божий, не помнящий себя, и небо над ним заворчало и облизнулось длинным огненным языком.
Найк больше не ухмылялся. Он на миг стал ребенком, затравленным уродом из оплеванного, позорного детства, и волшебная сказка о героях глядела на него в упор подлинным, кровавым взглядом.
А потом Эйнар сломал ему обе руки и позвоночник. И Найк умер. А на помост кинулись вышибалы и бойцы предыдущих поединков, и все вместе завертелись вокруг ликующего Эйнара.