Ожоги сердца (сборник)
Шрифт:
К сожалению, и в очерке, и в телевизионной передаче не был упомянут ни представитель генеральной дирекции, ни один член правления кооператива. Их кто-то вспугнул ложными слухами, что сюда нацелены скрытые камеры «Фитиля», потому в тот день они отсутствовали здесь. Не зря же говорят — живи подальше от греха. Не оробел только Антон Антонов. Бывший разведчик, инвалид войны, чего ему бояться какого-то «Фитиля», это ведь люди с грехами за душой во всем подозревают подвох против себя — рассудил он тогда. И оказался на первом плане телевизионной передачи и в центре внимания журналиста — автора очерка, который сдобрил свой текст воспоминаниями бывшего
— Но мы не можем терпеть, — продолжал свою мысль о нравственных нормах Владимир Александров, — не можем терпеть, когда успехи и усилия целого коллектива необоснованно приписывает себе один человек, конечно, с помощью не очень добросовестных людей…
— О ком речь? — спросил я соседа.
— Прислушайся, сейчас прояснится, — ответил Борис Васин.
— Он, — продолжал оратор, не называя имени нарушителя нравственных норм, — восхвалял себя во всех планах и забыл, заслонил собой работу членов правления, забыл, с какими усилиями отвоевал этот бывший пустырь сам генеральный директор. Подумайте только, чего стоило дирекции строительство насосной станции, прокладка труб, установка колонок для облегчения труда садоводов и огородников. Как, позвольте спросить всех присутствующих, как можно назвать такой поступок Антона Антонова?
Васин толкнул меня в бок:
— Понял?.. Теперь вот почитай проект решения.
Я не стал вчитываться в текст проекта, хотя в нем упоминалось мое имя: «Сергеев называет Антона Антонова своим другом по боям за Доном, приписывает ему много заслуг». «При чем тут наша дружба с Антоном?» — собрался было спросить я, но промолчал, мне стало интересно, чем закруглит свою речь оратор.
И он закруглил:
— Генеральный директор недоволен и взволнован. Я консультировался в инстанциях. На ваше усмотрение представлен проект решения. Прошу высказаться по существу вопроса… — И, помолчав, добавил: — Мы будем вести протокол, с содержанием которого изъявил желание ознакомиться генеральный директор.
— Ничего не скажешь, добавка существенная: говори и не забывай — твоя речь будет известна высокому начальству, — возмутился я, глядя на лица присутствующих членов правления. Они не очень охотно встречались со мной взглядами.
— Кому слово? Первым в списке числится товарищ Рощенко.
Поднялся плотный, широкой кости, круглолицый мужчина. Ему лет под шестьдесят. Он долго говорил о назначении печати, радио, телевидения и кино в деле воспитания подрастающего поколения на примерах достоверного героизма старших поколений. Он обеспокоен по поводу проникновения в центральную печать и на экраны телевизоров сфабрикованных фотографий и текстов с измышлениями о якобы славных делах на фронте и в мирное время хвастливого человека.
— Кто такой Антон Антонов? У нас нет документов о его храбрости в боях на Дону и в Сталинграде. А товарищ Сергеев представил его журналисту героем без особых оснований и подтверждающих документов…
— Какие нужны документы, если я живой свидетель его славных дел на фронте?! — вырвалось у меня.
— Живой свидетель… — Рощенко улыбнулся. — Не завидую такому свидетелю. Антонов пройдоха. Своим хвастовством он оскорбил память погибших и весь коллектив нашего кооператива. Я согласен с проектом решения и буду голосовать без зазрения совести.
— Следующий товарищ Авианов, — объявил председатель.
Авианов пришел на заседание правления в военной форме с погонами полковника. Стройный, красивый офицер запаса. Мне доводилось встречаться с ним много раз, и каждый раз он оставлял у меня впечатление человека, умеющего смело высказывать свои суждения по многим вопросам жизни и отстаивать их со своей самостоятельной точки зрения, а тут, не спуская глаз с председателя, стал говорить явно для протокола. Он повторил слово в слово несколько строк из проекта постановления, подчеркнув особо, что очерк журналиста, искажая действительность, приносит большой вред коллективу, поэтому от себя внес дополнение к проекту: поставить вопрос об исключении журналиста из Союза советских журналистов.
Вслед за ним выступили две женщины. Одна из них, бывший врач медсанбата дивизии, полки которой отличались при штурме Берлина, сказала, что она не знала такого разведчика — Антона Антонова.
— Медсанбат и его врачи в разведку не ходят, — заметил Борис Васин.
— Но я знаю его по работе в правлении кооператива, — чуть смутившись, ответила она. — Поэтому одобряю проект решения.
Ее подруга, названная председателем Галиной Мирной, по образованию филолог, преподаватель литературы, принялась анализировать композицию и язык очерка.
— Все плохо. Такие очерки приносят только вред… Я согласна с проектом решения.
Затем выступили еще три члена правления и все, отмечая слаженную, дружную работу правления кооператива, старались припомнить и даже высказать предположение — какой вред обществу может принести Антон Антонов. Подмечено было столько негативных сторон в его облике, что надо только удивляться, почему до сих пор его терпели в коллективе. А я сидел и вспоминал действия разведчика Антонова в районе Чернышевской, где он ночным налетом разгромил штаб немецкого полка и захватил ценные документы. Затем как бы наяву увидел его в развалинах горящего Сталинграда. Увидел с такой четкостью, хоть сейчас выколи глаза, но вижу, вижу его с кровоточащей повязкой на голове и со связкой гранат в руке перед наползающим на нас танком. Тогда я остался жив благодаря ему.
И мне стало горько слушать выступление уважаемого, весьма заслуженного члена правления, я называю его по имени и отчеству — Виссарион Дмитриевич, — ему уже восемьдесят лет, который сказал:
— Я мало знаю Антона Антонова и присутствующих здесь его друзей Сергеева и Васина. Неправильно они себя ведут. Тут все единодушны по поводу проекта постановления. Я подчиняюсь большинству и буду голосовать со всеми вместе.
Как мне быть? У них в руках какие-то справки, выписки, вроде документы против Антона, а я с голыми руками. Со мной только моя память, но они не поверят. Рощенко сказал: «Не завидую такому свидетелю…»
Заметив мою растерянность, Владимир Александров скинул с плеч хромовую куртку и, как опытный теннисист, поднял над головой вроде ракетки лист бумаги:
— Мы взяли в райвоенкомате выписку из личного дела Антона Антонова. Здесь не значится его участие в боях на Вислинском плацдарме, а перед журналистом рисовался героем форсирования Вислы. В газете так и сказано… И фотография — посчитайте, сколько у него орденов на груди. Значит, за Вислу чей-то орден он присвоил себе… Пусть этим займутся соответствующие органы. Но мне все ясно. Ставлю проект нашего постановления об исключении Антонова из состава правления и лишении его земельного участка на голосование…