Ожоги сердца (сборник)
Шрифт:
Диспетчер щелкнул тумблером, виновато оглянулся на начальника. Тот, не находя себе места, заметался из угла в угол:
— Безобразие… Куда мог деваться Волохов? Включай селектор…
Диспетчер снова щелкнул тумблером. Начальник взял в руки микрофон и повторил слово в слово объявление диспетчера.
Первым отозвался тихий женский голос:
— А зачем вам нужен Волохов?
— Как зачем!.. — возмутился начальник. На его щеках обозначились бордовые пятна.
— Так… Дергаете его туда-сюда ежечасно.
— Кто это говорит?!
— Я говорю… Посыльная Даша. Да вы не горячитесь. Волохов на месте. Он уже
— Как?
— Вот так. Ехал от газовой заправочной с баллонами, заметил неладину на перемычке и без вашей команды стал ее устранять…
— Фу, — гулко выдохнул начальник.
— Что вы там фукаете? Волохов за всех умеет болеть тихо и без крика.
— Спасибо, Даша…
Начальник передал микрофон диспетчеру. Его лицо стало обретать нормальную окраску, и он не спеша вышел.
Через полчаса диспетчер, поговорив с кем-то по телефону, снова приник к микрофону:
— Шлюзовая… Не задерживайте Волохова. Его ждут в гараже… Говорю, не задерживайте, рихтовка рессор срывается…
Вечером мне довелось послушать перекличку по итогам дня. И снова несколько раз повторялось — Волохов, Волохов. Начальники разных служб жаловались — где-то затормозился ремонт лебедки, в котельной до сих пор не поставлен насос, на четвертом этаже первого дома прохудилась колонка…
— Волохов, слышишь? — спросил руководитель переклички.
— Слышу, — отозвался усталый, басовитый голос. — Стараюсь брать на карандаш.
По голосу я представил себе его грузным, с застарелой одышкой человеком.
— Кто он — технолог, механик или бригадир ремонтников? — спросил я сидящего рядом со мной инженера шлюзовых сооружений. Тот удивленно посмотрел на меня — дескать, стыдно не знать, кто такой Волохов, — и ответил, не скрывая иронии в голосе:
— Начальник «кто куда пошлет».
— И все же?
— Все же… Рядовой слесарь, универсал, постоянный дежурный управления главного механика.
— Где его можно повидать?
— Сейчас трудно сказать. Проще всего дома поздним вечером или в дни отдыха. Живет он на улице Свободы, дом восемь, квартира двести тридцать пять. Повторить?
— Спасибо, запомнил, — ответил я, чувствуя, как воспламенились мои уши. Волохов мой сосед по дому, живем в одном подъезде, лишь на разных этажах. Будь она неладна, эта городская жизнь в больших жилых блоках; встречаемся в подъездах, на лестничных площадках почти ежедневно, по-соседски приветствуем друг друга, и все нет времени поговорить, обменяться мнениями о жизни, о своих заботах и делах, все куда-то спешим. Так проходят годы. Стены и потолки общие, но работаем на разных участках, с разными материалами, потому вроде нет повода к сближению. Знакомы по скользящим взглядам, мимоходным встречам, и ладно. Ладно до поры до времени, пока что-нибудь не случится…
У меня случилась беда — моя машина попала в аварию, и я не знал и не мог предположить, что меня может выручить мой сосед. И назвали мне его имя не где-нибудь, а на станции технического обслуживания автомобилей, куда я приволок свою аварийную машину. Там опытный инженер осмотрел ее со всех сторон и сказал:
— Помятые дверки и крыло можно заменить, но удар пришелся в бок, стойка прогнулась, а значит, и днище деформировано. Такие машины мы не ремонтируем.
— Как же быть? — спросил я.
— Не знаю, — ответил инженер и, посмотрев на мою унылую позу, посоветовал: — Найдите хорошего рихтовщика и сварщика.
— Где его можно найти? И есть ли теперь в Москве такие мастера?
— В Москве все есть. И такие мастера, правда, немного, но есть.
— Назовите хоть одного.
— Назову… В Тушине, в управлении канала. Спросите там у начальства. Его фамилия, кажется, Волохов, слесарь и автогенщик.
И вот я уже в его квартире. Он сидел за столом в майке-безрукавке, с наслаждением пил чай. По усталому лицу и по полуоткрытой впалой груди катились крупные капли пота. Приветливо, по-соседски улыбнувшись мне, Владимир Иванович пригласил меня к столу. Когда он нагнулся к чайнику, чтоб заполнить предназначенную для меня чашку, я заметил на его спине, чуть ниже правой лопатки, зияющую черноту обширного и глубокого шрама. Чернота просвечивала сквозь ткань майки, и мне стало не по себе. К кому я пришел с просьбой рихтовать и растягивать днище «Волги»? Работа сложная и тяжелая, а в нем в чем душа держится, похоже, живет без одного легкого. Решил — посижу, поговорю по-соседски, но о ремонте машины ни слова.
Разговорились о домашних делах, о работе. Он ни на что не жаловался, больше высказывал свои заботы о всяких неполадках на автобазе, в котельной, что в отдельные дни ему приходится работать без передышки, иногда и ночь коротать на аварийных узлах. Но когда зашел разговор о его здоровье, он как бы выстрелил в меня заранее заготовленной фразой:
— Здоровье неважное, но нужен, потому и живу.
Я собрался уходить, но он остановил меня.
— Погоди, я ведь знаю, зачем пришел. Сейчас пойдем, посмотрим твою машину.
— Лучше завтра утром, — сконфуженно пролепетал я.
— Не откладывай дело на завтра, которое можно начать сегодня. Завтра утром придет мой сын Саша, и мы начнем растягивать днище твоей машины. Прогреем автогеном и растянем…
Он уже знал, что случилось с моей машиной, и ему осталось только лично убедиться, как она покорежена.
Пришли в гараж, домкратом подняли передок машины. Владимир Иванович залез под нее с фонариком и рулеткой. Щуплый, гибкий, он, казалось, готов был проникнуть под кардан, дабы прощупать и промерить все изгибы деформированного днища. Наконец вылез оттуда, постоял, подумал и сказал:
— Днище выправим, но придется менять стойку и подваривать короба. В четыре руки работы на два дня.
— Можно не торопиться, — заметил я.
— Можно растянуть и на два месяца, но к чему такая тягучка. Хватит двух выходных. В другие дни у меня не будет продыху.
Он замолчал, а мне послышалось продолжение фразы: «…нужен, потому и живу».
Утром Саша, сын Владимира Ивановича, красивый, чернобровый, почти двухметрового роста парень, прикатил к моему гаражу тележку с двумя баллонами газосварочного агрегата и оснасткой рихтовщика. Отец и сын сравнительно быстро отцепили помятые дверки, разобрали переднее сиденье, сняли коврики, и перед моими глазами четко обнажились искривления и перекосы днища. «Ремонту не подлежит», — вспомнились слова инженера станции техобслуживания, однако Владимир Иванович не собирался отступать от своего решения. Более того, он, как хирург перед операцией, сосредоточенно и сноровисто разложил инструменты вдоль борта, принялся помечать мелком разные точки днища, подсказывая сыну: