P.S. Я тебя ненавижу!
Шрифт:
— Ты все еще бегаешь? — как можно равнодушней спросила Минаеву.
— Я уже плаваю.
Глупый какой разговор.
— А я учусь ездить на лошадях.
Машка усмехнулась, все так же внимательно глядя на Элю. И она сломалась. Ходить дальше кругами было невозможно.
— Куда тебя пригласили? — спросила тихо.
— К Доспеховой.
— Куда? — Не то чтобы не расслышала, но ответ удивил.
— К Веронике.
— К Веронике?
Сделала огромные глаза. И еще зачем-то посмотрела на ряд у стены, встретилась с холодным взглядом Нички. Доспехова как будто изменилась в лице, быстро отвернулась к Дроновой, начала шептаться.
— А чего тут такого? — негромко спросила Минаева.
— Вы разве дружите?
— Я ни с кем не дружу. — Машка сразу погрустнела, села на свое место, выровняла и без того ровную стопку тетрадей и учебников, запараллелила ручки и карандаши. — А тебя куда?
— Никуда. — Эля опустилась на соседнюю парту. Кажется, здесь сидел Костыльков. А теперь почему-то переехал. Интересно, давно? — К Доспеховой точно не позовут.
— Да ладно… — Машка умела хмыкать одним уголком рта. Вроде бы как и улыбнулась, а вроде бы как сдержалась. — Вероника к тебе нормально относится. Считает, что ваша ссора с Максимихиным глупость.
— Еще скажи, что она уверена — я в него влюблена.
Быстрый взгляд. От него, казалось, воздух взвизгнул, словно самолет перешел порог сверхзвуковой скорости.
— Она считает, что он в тебя влюблен.
И вновь ни фанфар, ни громкого аккорда, хотя в голове у Эли все как-то слишком шумно обвалилось. Что там могло упасть? Два серванта и один комод?
— Еще лучше…
Эля побрела к своей парте. Минаева с Доспеховой обсуждали Элю. Льды Антарктики тают, белые медведи завели дружбу с пингвинами. С чего вдруг у них нашлась такая тема для разговора? Других нет? Про бабочек там, про белочек… Про отметки, опять же…
— Эй, Сухова!
Нет, все-таки странное сейчас время. Если бы не апрель, если бы не день рождения Ленина…
— Элька! Чего, не слышишь, что ли?
Кричала Тихая. Вообще она очень шумная, если уж на то пошло. Это, наверное, как с Тихим океаном или Гренландией. Кто-то там переплыл океан — ни одного шторма, вот и назвал «Тихим», а шумнее его только если море Бурь на Луне. Гренландия тоже никакая не зеленая страна. Хотя в свете ближайшего глобального потепления, может, и позеленеет. Но на Тихую потепление не распространяется.
— Не слышу, — обиделась Эля. Что-то ее за последнее время задергали.
— И не видит, — из прекрасного далека хохотнул Максимихин.
Эля глубоко вздохнула, сдерживаясь, чтобы не обернуться и не ответить, села за свою парту. И обнаружила через проход Севку. Он раскачивался на стуле, со странной ухмылкой поглядывая на Элю.
— А тебе чего? — грубо спросила она, тоже пытаясь выровнять тетради, учебники и дневник на столе. Не получилось, углы торчали.
— Просили передать.
Щелчком пальцев отправил на ее парту записку.
«Придешь ко мне двадцать второго? Н.» С виньеточками, с характерным закруглением букв.
Доспехова.
Костыльков все еще смотрел на нее, развалясь на стуле. Влюбился, что ли?
— А это правда, что у тебя с Максимихиным роман? — спросил и коротко хохотнул.
— Да пошел ты! — успела только сказать Эля, как перед ней возникла Валька с Ганной Подземельной.
Тихая загадочно улыбалась, сильно прижимая к себе Ганну.
— Мы тут подумали, — начала Валька и сорвалась на смех. За ней захохотала Подземельная. — Короче, приходи… — протянула Тихая сквозь хихиканье. — Я потом скажу куда…
От неожиданности Эля приподнялась. Ничего себе раскладец…
Ничка смотрела на нее. Она ждала ответа.
Валька с подружкой уходили. Они свое дело сделали.
«Ну?» — спрашивал взгляд Нички.
Все опять смешалось. То никто на нее внимания не обращал, а то вдруг такой обвал штукатурки. Могли бы хоть разнести свои приглашения на день, дали бы подумать. Потому что не могла она вот так, прямо сейчас отказать самой Доспеховой. Не злилась она на Ничку, ни за ту драку и вообще ни за что. Не виновата была первая красавица класса ни в чем. А попасть к ней на праздник было бы здорово. Это все равно что внезапно получить приглашение на прием к президенту. Кто от такого счастья отвернется? Минаева говорит, что Ничка Элю защищала. Сама Минаева к ней идет, и хоть они не друзья…
Эля кивнула. Ничка дернула уголками губ, вроде как улыбнулась. Эля еще раз посмотрела на записку. А почему бы не пойти? Что ей делать у Тихой? Они и не общались никогда.
— Так ты к кому? — Севка качался на стуле, опасно откидываясь назад, отрывая ноги от пола.
— К Доспеховой, — прошептала Эля, испугавшись своих слов.
— Значит, все-таки влюбилась… — с удовольствием произнес Костыльков. — И что все девчонки так быстро влюбляются? Словно делать больше нечего.
— Дурак!
Севка хмыкнул.
— Я-то умный.
— Никто ни в кого не влюбился!
— Ладно, ладно! Только не ори!
Севка оторвал руки от парты, поднял их, как бы сдаваясь, и тут же, потеряв равновесие, завалился назад, под батарею. Сверху на него обрушился цветок с геранью.
У Доспеховой, наверное, будет хороший праздник. Веселый. Надо же! Сама Ничка позвала… В прошлом году, говорят, было что-то сногсшибательное.
Взгляд задержался на Максимихине. Может, его там и не будет? Неделя впереди. Еще все изменится.
Но почему-то ничего не менялось. Класс набухал, бился волнами, разделяясь на две непримиримые части. Метались туда-сюда последние перебежчики, уныло бродили забытые. Эля все ждала, что Максимихин окажется в их числе. Но он все так же скалил зубы. Эля мучилась над подарком. Универсальный вариант «книга» казался ей неподходящим. У Нички было все. И даже счастье.
Около конюшни курил Миша. Он затягивался, смешно прищуривая один глаз, резко переступал с ноги на ногу, передергивал плечами. Эля вдыхала неприятный табачный запах и улыбалась. Ей нравилось так сидеть, слушать, о чем говорят взрослые — о лошадях, о джигитовке, о сене и о навозе, о новеньких, о том, что стало меньше проката, что в парке сейчас не проедешь — слякоть, грязь. Электроник скрипел тележкой — сегодня была его очередь чистить денники. Основной прокат ушел. Даже Анечка куда-то усвистала. Скоро должны были прийти спортсмены. Эля собиралась остаться и посмотреть, как они тренируются. А потом отсидеться где-нибудь, чтобы застать самое интересное — джигитовку. Тренировка начиналась уже совсем в ночи на плацу. Ставились препятствия, в землю втыкались тонкие прутики. Семен Петрович доставал из сейфа настоящие сабли. Элю с Алькой к этому времени прогоняли, но они тайком пролезали через дальний угол забора и если не ссорились, то успевали подсмотреть. Но потом они все равно ссорились, на них в темноте налетал на огромном Кутузове Миша, топтал конем, отжимая к забору, заставлял уходить, как пришли. И еще долго в сумраке вспыхивал огонек сигареты. В легких и во рту у Эли стоял вкус табака.