P.S. Я тебя ненавижу!
Шрифт:
— Это любовь, — уронила Ничка.
— К Максимихину? — не понял кто-то.
— К бутылке! — фыркнул Сашка.
— Правда! — Минаева волновалась, ее лицо пошло пятнами, уши знакомо покраснели.
И вдруг Эля почувствовала, что пора уходить. Тревога стукнула внутри крышкой от кастрюльки. Эля пересекла комнату, толкнула дверь.
— Кто переправил Алкину контрольную?
Чей это был голос? Сашки? Когда Эля обернулась, было уже не понять, кто говорил. В следующую секунду она вышла в коридор.
Минаева молчала.
Эля
Это игра! Все игра! Поцелуи, объятия, правды и кривды…
— Сухова. Она взяла твою ручку.
Эля нырнула в ближайшую дверь. Огромная прохладная комната, странная высокая кушетка на тонких перекрещивающихся ножках, тяжелый стол, заваленный книгами и бумагами, мертвый компьютер, кресло, большой шкаф, словно раздутый от вещей. Эля потянула на себя ручку шкафа, с отчаянием шагнула в темноту. Это было глупо. Захотелось сбежать, пробиться сквозь эти страшилища, их плечи и тела, чтобы поскорее оказаться на улице и уже никогда, никогда-никогда не встречаться с ними. С теми, кто не понимает и всегда предает, бросает, оставляет одну сидеть в темноте и пыли.
По квартире бегали. Ее искали. Сунулись в странную комнату, но Ничка остановила:
— Нельзя! Это кабинет Андрея. В него не ходят. Он потом ругаться будет.
— Да где же она?
— Сбежала…
— Без кроссовок и куртки?
— А чего, прямо в тапках дернула. Уже к китайской границе приближается, а там перейдет на бреющий полет, и Япония сама собой уйдет под воду.
— Трепло!
— А она не трепло! Да ей за это второй раз надо сотряс устроить.
— А ты-то чего молчала?
— Да, Сашенька! Вот так-то «риски» получать. Ты ее целуешь, а она тебя дураком выставляет.
— Это же Сухова, у нее в крови бешенство. С первого класса. Как сейчас помню…
— Сами вы бешеные, — прошептала Эля, чувствуя, что ее трясет.
Надо ведь еще будет как-то выйти отсюда… Или хотя бы дождаться старших. Со взрослыми не так страшно.
Хлопнули входной дверью, поскреблись о вход в кабинет. Голоса отдалились, стали менее различимые. Снова смеялись, снова играла музыка. Принялись все-таки играть в «холодно-горячо», с топотом носились по коридору. Потом вдруг затихли, стало совсем темно, словно в квартире выключили свет.
Эля испугалась, что уснула и пропустила, когда все ушли домой. Вынырнула из шкафа. Но квартира еще была полна шепотами и движением. Дверь в кабинет открылась, и Эля еле успела ввалиться обратно в шкаф, оставив его приоткрытым, чтобы не привлекать к себе внимание.
Вошедшие шумно обнимались и с противным причмокиванием целовались. Они как будто специально чавкали, чтобы Эля от ужаса забыла, как дышать.
— Ты же меня не любишь!
Это была Алка. А с ней, кажется, Максимихин.
Вот тут Эля чуть второй раз не вышла из шкафа, потому что присутствовать при свидании Сашки и Дроновой ей точно не улыбалось. Она готова была их обоих убить, а не мирно подслушивать, что они там делают. Судя по шуршанию, дела у них зашли чуть дальше невинных касаний.
— А зачем? Мне и так хорошо!
Эля так и видела эту наглую улыбку, этот чуб, падающий на лоб, эту ноздреватую кожу.
Они снова принялись ахать, причавкивать и присасываться друг к другу.
— Я хочу, чтобы ты меня любил. Как я, — тянула свое Алка.
Это было на нее так похоже — канюченьем добиваться своего. Эля бы не удивилась, узнав, что Дронова силой затащила Сашку в комнату, что она первая начала его целовать. Алка всегда спешила, словно боялась чего в жизни пропустить. А тут, когда у нее на глазах уводят парня, она, конечно, этого не потерпит, поторопится.
— Черт! — Что-то оторвалось и радостно заскакало по паркету. — Да люблю я тебя, люблю.
— Давно? — повелась Алка.
— Давно. С первого класса. Я влюбчивый был.
Поцелуи, поцелуи, вечные поцелуи, Максимихин засопел, как паровоз, Алка взвизгнула.
— Не надо, — простонала она. — Не надо.
— Чего не надо? — хрипло отозвался Сашка. — Сама раздеваться начала.
— Прекрати!
— Да ладно тебе! Я быстро.
Они сдвинули кушетку, зашуршала штора.
— Я только посмотрю.
— Уже посмотрел! Темно, ничего же не видно!
— Я руками.
— Ой!
Эля зажала уши. Перед глазами всплыла сотня увиденных подобных сцен, с подвизгиванием, стонами, сопением, уханьем и аханьем, прилипанием и сочным облизыванием. Представилось, что Алка с Максимихиным начнут заниматься этим здесь, на хрупкой кушетке.
Эля двумя руками надавила на створки дверей, выпала в прохладу кабинета, бросилась в коридор.
— Кто тут?
Краем глаза успела заметить, что Сашка припер Алку к кушетке, блузка на ней расстегнута, и он что-то делает там, под этой блузкой.
Коридор был темен, но Эля нашла свою куртку — она так и лежала сверху, подхватила кроссовки, босиком выскочила на лестничную клетку.
Теперь она знала, как отомстит. И это станет ее настоящей победой. Все так просто! Так очевидно! Наивная Алкина мамочка просто не знает, чем занимается ее дочь. А вот теперь пусть узнает. И не только она. Трижды пожалеет Максимихин о «рисковом» поцелуе. Очень пожалеет.
Ноги несли Элю вперед. Она мчалась по улицам, зачем-то свернула к остановке. Как на заказ подошел нужный автобус. Впрыгнула на подножку. Руки тряслись. От волнения подзнабливало. Хотелось прижаться к кому-то теплому, доброму и понимающему.
Сидеть не получалось. Эля бегала по задней площадке пустого автобуса, глядела в темные окна, словно оттуда могла прийти подсказка — куда идти, что делать.
Мелькнули знакомые крыши конюшни, и все стало на свои места. Она выпала в ночь, как в спасение. Вот куда она стремилась — постоять рядом с Гравером, больше ей ничего и не надо.