Падает тропическая ночь

Пуиг Мануэль

— О моей поездке?

— Нет, когда они вдвоем ездили. Расскажи все.

— Ноги уже болят. Вернемся домой, сниму туфли и все тебе расскажу.

Глава шестая

— Теперь ноги у тебя точно разболятся.

— Крутые здесь лестницы, два раза подряд не сбегаешь. Но на вечер я себя чтением обеспечила.

— Покажи, что там.

— Биография Вивьен Ли. Я тебе говорила. Только на португальском, а то бы ты тоже почитала.

— А больше у тебя ничего не было почитать на вечер?

— Просто я давно ждала, пока она закончит и даст почитать. Отправила меня назад пулей, боялась, что телефон зазвонит. Не звонил, нет?

— …

— Звонил?

— Нет.

— Почему ты сразу не отвечаешь? Она совсем помешалась на этом, даже охранника прислала.

— У нас в Буэнос-Айресе, когда ломается телефон, его не чинят месяцами.

— Ох, ноги вконец

разболелись. Прогулка, да еще этот подъем по лестницам.

— К чему было гонять тебя наверх, если телефон сломан, этот тип бы ей не дозвонился, не лучше ей было бы спуститься сюда самой?

— Нет, она просила охранника сообщить ей, когда мы пойдем назад, но мальчик не понял и попросил нас подняться.

— Этот тип ей уже звонил сюда хоть раз?

— Нет, но она дала ему мой телефон. И теперь надеется, что если он не сможет связаться с ней напрямую, то позвонит сюда.

— Совсем свихнулась.

— Нидия, это любовь. Ни больше ни меньше.

— Бедная, правда, так ее жалко.

— Ой, как больно. Не стоило подниматься второй раз.

— Могла бы до завтра подождать хваленую книгу.

— Я ее сразу взяла, еще когда первый раз поднялась, не знаю, чего потом отложила. Это мне от нее нервозность передалась, она хотела, чтобы я сразу вернулась сюда, вдруг зазвонит телефон.

— Люси, телефон звонил.

— Когда?

— Сейчас, когда ты второй раз ходила, за книгой.

— И кто это был?

— Когда я подошла, телефон уже не звонил.

— Долго не подходила?

— Нет.

— Правда?

— Да. А теперь отложи книгу, мы же договорились: ты расскажешь все про остров.

— Вряд ли это звонил мой Кука, он долго не кладет трубку.

— И потом, Люси, теперь в Швейцарии часа три ночи.

— Нидия, так болит позвоночник.

— Ты рассказывай, а я поставлю воду, заварить ромашку.

— Добраться туда можно на большом катере, он выходит каждое утро из захолустного порта, в двух часах отсюда на машине. В день бывает всего один рейс. На острове проходил конгресс для психологов, тему не помню, ну, как же это… а, что-то вроде психологии масс. Слет левых, ясное дело. И никаких государственных субсидий. Он наотрез отказался, но в последний момент согласился. Каждый участник сам платил за номер, и тут ее осенило: разве цена не одинаковая, или почти, за номер для одного и для двоих? А насчет еды обманула. Сказала, что будет бесплатный шведский стол для участников и их гостей. Вранье: она за него заплатила отдельно.

— Чувствую я, никогда ты не поедешь со мной на этот остров.

— В жизни лучше не загадывать.

— Рассказывай, Люси, закрою глаза и представлю, что путешествую. Начни сначала.

— Надо выезжать из Рио под вечер, и через два часа дороги добираешься до этого крошечного порта из книги приключений. Там морские волки в шрамах, кое-кто без руки или без ноги. И босоногие мальчишки, и на плече у мальчишки попугай сидит, но все мирно. А темнеет в тропиках очень рано, и огней мало, несколько отельчиков семейного типа, безупречно чистых, а в квартале оттуда, скрытый в густой листве такой вроде кабачок, где всего вдоволь, даже женщины, которые, как нам сказали, раздеваются, если кто заплатит, а по вечерам, вместо милых звуков самбы, издали доносится противная рок-музыка. Поселочек очень загадочный, приезжаешь затемно, или почти, и особо ничего не видно, редкие керосиновые лампы в лавочках. А утром корабль отходит так рано, что не успеваешь ничего посмотреть. Мы приехали на ее машине под вечер, но, когда она ездила с типом, все участники конгресса выехали на рассвете из Рио на двух огромных микроавтобусах. Психологи со всех концов света, некоторые с сопровождающими. Было больше сорока выступающих, плюс остальные. Он до последней минуты говорил, что не поедет, мол, разные дела, и долги надо платить, но у нее был мощный аргумент: если он позволит себе несколько дней отдыха, то потом с новыми силами сможет взяться за работу, а значит, отказываться от бесплатного отпуска — чистое безумие. У каждого приглашенного есть право взять одного спутника, все включено в стоимость мероприятия, так она ему сказала. Ведь конгресс был независимый.

— Ты уже говорила.

— На средства самих психологов.

— Недаром они столько берут за консультацию.

— В общем, в то утро в шесть часов, к выезду микроавтобусов, еще не рассвело. Она не хотела слишком на него давить, не сказала, что лучше переночевать у нее во избежание возможных задержек, будильник не зазвонит, или еще что. Но ей дорого обошлась деликатность, она сама всю ночь не сомкнула глаз, боялась проспать. Доехала на такси до места сбора, у отеля “Марина палас”. И там стоял он, наполовину скрытый за спинами участников, беседовал с гостиничным портье, не решаясь заговорить ни с кем больше. Она не верила своим глазам — вот он, в ее власти, по крайней мере на семь

дней конгресса. У Сильвии был чемодан средних размеров, а у него два, один полный бумаг, чтобы наверстать бухгалтерскую работу. Она стала представлять его, большинство говорило по-испански, и тут она остолбенела: на нашем языке он говорил почти идеально, а она всегда обращалась к нему только по-португальски. Здешние вообще очень способны к языкам. Она рот разинула, не могла поверить, что он никогда не брал уроков, даже заставила поклясться. Короче, были задержки по вине опоздавших, тех, кто не думает о других, и два автобуса едва успели в порт, к отходу утреннего катера, единственного. И после часа с лишним плавания по безмятежному морю вдали показался остров.

— Никого не мутило?

— Никого. Когда я села на корабль на той пристани, даже глаза зажмурила от яркого сияния, в темных очках и все такое, но, как вышли в открытое море, сразу сняла. Просто свет уже не резал глаза, сделался чистый, без желтизны, раздражающей зрение.

— Мне желтый глаза не раздражает, о чем ты?

— Не люблю желтый. Старые люди бывают красивыми, если сохраняют белый или розоватый цвет, а пожелтевшие похожи на умирающих. А стариков черной расы никогда так не жалко, как нас. Если только белки глаз у них не желтеют — тогда и для этой расы гиблое дело.

— Расскажи про их поездку вдвоем, потом, если захочешь, расскажешь о своей.

— Если стоишь на носу, сначала различаешь пальмы и еще пальмы, такие ярко-зеленые, но без желтизны, и вода тоже зеленая, но с голубоватым оттенком. И песок то белый, то прямо золотой. И небо лазурной чистоты, без серого, ни облачка, никакого янтарного блеска, это ведь на грани желтого, да? И оба отеля — с белеными стенами. И каждый побежал в свой номер, закрывать жалюзи и отдыхать, все ведь поднялись, по меньшей мере, в половине пятого или в пять утра. Но он не дал ей уснуть сразу, ты меня понимаешь? а когда отстал, уже близилось время обеда, и ей пришлось пойти в столовую, совсем не отдохнув, ни одной минуты. К счастью, все было очень неформально, в крытом патио поставили официанта, он обслуживал шведский стол с холодными и горячими блюдами, и каждый подходил и клал себе сам, что пожелает, и было несколько больших зарезервированных столов, и каждый садился, куда хотел. Когда я с ней ездила, напротив, приходилось долго ждать еду, тогда не было шведского стола, поистине изобретения века. Остальное время в день заезда было свободное, и он торопился скорее покончить с обедом и подойти ближе к шхунам для лова креветок, пришвартованным неподалеку, и вокруг не было ни души, ведь рыбаки спят до четырех часов дня. Но тут она уже совсем обессилела от усталости и с ним идти не захотела. Он заметил эти шхуны, едва они пристали к берегу, и вне себя от счастья побежал смотреть, не пришел ли кто из хозяев. Впервые она видела его таким, преображенным.

— Как это, преображенным?

— Полным энтузиазма, слегка отбившимся от рук. Ведь до сих пор он держался за ее юбку, как застенчивый мальчик, который стесняется взрослых.

— И она отпустила его одного? Ну, в это я не поверю.

— Что? Да она с радостью устроила себе сиесту, даже кофе не стала пить после обеда, чтобы сон не ушел. Если что и приводило ее в настоящий ужас, это мысль о том, как ему будет скучно, пока она занята на конгрессе. Сильвия заметила, что у него прямо сердце выпрыгивает из груди, когда он, сойдя на берег, обнаружил эти шхуны, но до обеда он эту тему не поднимал. Пока они стояли в очереди из нескольких человек к шведскому столу, он попросил ее сесть отдельно от всех, мол, хочет кое-что рассказать. Тогда они выбрали стол подальше, и там она узнала, что он совсем юным безумно любил ходить под парусами. Здесь, в Рио, это дело нередкое, но среди людей с деньгами. И вроде семья у него была обеспеченная, и в юности его всячески ублажали, например, он мог себе позволить состоять в яхт-клубе. Обычная картина тридцатилетней давности, когда страна была богатая. И еще он рассказал, что в какой-то момент ушел из дома, так его тянуло к другой жизни, на воле, под открытым небом, эта жажда приключений, что бывает у молодых. Он поддался порыву, исчез из поля зрения и пошел работать туда, где ему, правда, нравилось, на рыбацкое судно. Причем не последним подручным, нет. Судно принадлежало отцу одного парня, который всегда ходил с ним на яхте, все люди состоятельные. И он был вроде администратора, подсчитывал ежедневный улов, но обожал самую грубую работу, вставал с рыбаками, забрасывал сети и вытаскивал их обратно, полные креветок. Они выходили на шхуне к вечеру и проводили в открытом море всю ночь. Перед самым рассветом начинали убирать сети и к восьми утра возвращались обратно на сушу, взвешивали улов и тут уж, наконец, могли отправляться спать, такой долгий рабочий день. Судно выходило в море не из Рио, а из одной весьма удаленной бухты. Поэтому он месяцами не наведывался сюда. Пока однажды любимая девушка не отправилась на его поиски.