Падающий
Шрифт:
Пока они сообразят, что в первую очередь надо выглянуть в окно - причём не боясь человека, возможно, засевшего за рамой, - и сразу начать стрельбу, мишень будет далеко вне досягаемости… Кривая ухмылка бивнезубого тигра вновь легко тронула мой рот. Они просто не поверят, что найдётся идиот, готовый спрыгнуть за окно с такой высоты. Или решат, что туда кинулся такой же обкурившийся тип - из компании, которую они прихватят ещё тёпленькими. Тёпленькими трупами. Во всяком случае, определить, что налёт на аптеку совершили наркоманы, им будет нетрудно… А та фирма, что послала этих двоих, наверняка промолчит. Не с руки им выдавать своих агентов.
Тяжёлый
Воздух пронзительно-холодно свистел в ушах. Чуть повернув голову, я наблюдал, как пролетаю мимо почти сплошь тёмных окон. Кажется, эта часть дома-квартала представляла собой отнюдь не жилые помещения. Поняв это, я вовсе успокоился и принялся вычислять, как мне найти каморку доктора Арнольда, беря в расчёт отвесную стену аптеки по отношению к привычной уже мне лестнице к межуровневому метро. Сообразил быстро. И тут мне пришло в голову, что неплохо бы проследить, каким образом я приземляюсь, почему остаюсь целым и невредимым, несмотря и вопреки. Приглядевшись к тому, что под ногами, поморщился: готовиться ли к приземлению? Вроде недалеко уже. Едва подумал, тело почти незаметно выгнулось в позвоночнике, подбородок чуть надменно задрался, по ногам вдруг полыхнуло кратким жаром.
На этот раз - никаких стартовых поз. Словно спрыгнул с низкой скамьи - и сразу пошёл дальше, по обдуманному пути. Пришёл к выводу, что тело само реагирует на условия вокруг себя и в зависимости от того выбирает способ приземления.
Дом-квартал с выбранной (теперь уже удачно ограбленной) аптекой находился напротив моего дома, а подсобка выводила на противоположную сторону. Итак, мне надо обойти нижнюю часть моего дома-соседа и таким образом выйти к лестнице. Что я и сделал. Обход, конечно, получился долгим, но спокойным. К лестничной страже подходить не стал. И стражники меня не заметили: на свет я не выходил, сам весь в тёмном - тень, мелькающая в тени.
Переулок, ведущий к медкабинету, нашёл быстро. Вчера мы не договорились, во сколько я приду. Но, надеюсь, доктор не только вчера мучился бессонницей. Интересно, как там пёс. Гарм… Нравилась мне эта кличка. Как раскат грома от накатывающей грозы.
Так. Тихо… Я остановился и мягко отступил ближе к стене, почти сливаясь с нею.
Впереди кто-то есть.
Я поставил на асфальт оба чемодана. Съехали с плеч лямки рюкзака. Привычно уже натянул на перчатку ножны даггера, бесшумно раскрыл позаимствованный у лестничной стражи нож. На твёрдой подошве ботинок военного образца, как в самых мягких, уютных тапочках, я просочился в ночные тени, чтобы стать одной из них.
7.
Шум в этот переулок долетал только со среднего уровня - приглушённый, однообразный гул с дорог-серпантинов вокруг домов-кварталов. К нему обычно привыкаешь настолько, что не воспринимаешь именно как шум. Фон. И всё. Тем не менее, только этот гул и дал мне возможность близко подойти к человеку впереди незамеченным.
Он сидел на каком-то бетонной глыбе с торчащей арматурой. Сидел неподвижно и смотрел в начало переулка, где смутное тусклое марево - всё, что остаётся от света, с трудом проникающего сюда.
Я прошагал под стеной, очутился рядом - он не заметил. Он раскачивал ногой, не достающей до асфальта, время от времени тихонько шмыгал носом, оглядывался и снова пристально всматривался вперёд - словом, производил огромное количество разнообразного шума. Судя по всему - ожидал меня.
Я стоял за его спиной и раздумывал. Вот сидит человек абсолютно зря, в то время как мог бы заняться каким-нибудь добрым делом. Например…
Мой фонарик - миниатюрная длинная трубка - ткнулся в его затылок. Здесь довольно прохладно. Фонарик холодный. Попробуйте представить: из чёрной пустоты вам в затылок тычут почти ледяным металлом. Парень замер, напрягшись.
Тьма почти беззвучно прошептала:
– Встань.
Парень встал, всё ещё ощущая прижавшееся к коже дуло какого-то оружия.
Чёрный мрак, не колыхнувшись, прошелестел:
– Иди.
Он очень чутко реагировал на движение металлической трубки - послушно шёл туда, куда направляло едва уловимое давление на его затылке. Проводить его к чемоданам было нетрудно. Я видел, как он с трудом сдерживается, чтобы не оглянуться, и знал, что он всё так же не ощущает моего присутствия. Я для него всего лишь сгустившаяся темнота. На месте я шагнул на одну линию с ним и включил фонарик.
– Помоги с грузом.
– Ты! Ты!..
– от крика у него сорвался голос. Задохнувшись, он некоторое время надсадно кашлял.
– Ты не он, но такая же сволочь!
– Не, я добрый, - мягко сказал я, усмешливо приподняв уголок губ.
– Был бы сволочью, заставил бы тебя нести чемоданы, так и не показавшись. Так что нагибаемся, берёмся за ручки - и вперёд. Заниматься общественной работой в одиночку что-то мне не очень хочется.
– А что это?
– Даже в ненаправленном свете фонарика было видно, что он не хочет заниматься чисто мужской работой - тасканием тяжести.
– Небось, труп расчленённый?
– Я думал - ты умнее. Но теперь, когда ты на основании моих слов считаешь общественной работой ношение расчленённого трупа, начинаю думать несколько иначе. Поднимай чемоданы.
Мирон пробурчал что-то несогласное, но подчинился.
– Лёгкие, - удивился он и тут же вызывающе добавил: - Для трупа.
"Строптивый", - усмехнулся я, поднимая рюкзак. Теперь я шёл спокойнее. Мирон сидит здесь давно. А если здесь все такие, то… на Нижнем уровне мне некого бояться… Опять включилось воображение. Да. Нижний уровень, о котором с таким наслаждением говорят в Новостной ленте, смакуя подробности различных кошмарных преступлений, пока не казался мне достойным тех "дифирамбов", которых ему поют… И тут словно кто-то осторожный негромко предупредил: "Не всё сразу. Ты ведь, в сущности, ничего ещё не видел". С этим осторожным я согласился сразу.
Вскоре мы спустились по известным мне трём ступенькам. Шедший впереди Мирон ногой открыл дверь в кабинет и крикнул:
– Арнольд! Этот… Шерхан который. Он тебе труп принёс.
– Ещё один?
– безучастно осведомились из комнатки, которая в нашу первую встречу была закрыта.
– Псина сдохла?
– холодно спросил я, с изумлением чувствуя, как мгновенно сжались мышцы живота на собственный вопрос. Что это? Реакция на неподтверждённое известие, что пса на свете нет? Но я его ещё ни разу не видел в нормальном состоянии, чтобы проникнуться к нему хотя собственническими чувствами.