Падение царей
Шрифт:
— Ты спустишься и сразишься с ним? — выпалил Скорпиос, не подумав.
Гектор долго размышлял, потом ответил:
— Это время, вероятно, придет, Скорпиос, когда я пожелаю. Но я не буду драться с ним сегодня, когда от нашего сражения будет зависеть всего лишь честь двух человек.
«Разве этого мало?» — хотел сказать Скорпиос, но промолчал.
На следующий день появившимся у реки всадником был жрец Ареса.
Скорпиос, сидя верхом на лошади высоко на перевале, вместе с остальными воинами Троянской конницы — их было ясно видно с равнины — смотрел, как жрец, облаченный в черные одежды с двумя красными лентами, держал путь вдоль реки, время от времени останавливаясь, чтобы выкрикнуть вызов Гектору от лица Ахилла. Троянцы наблюдали за ним большую часть дня, до тех пор, пока солнце не зашло за горизонт и жрец не вернулся в город.
Глава 26
Гнев Ахилла
На третий день появившимся всадником был царь Итаки.
Верхом на крепком гнедом мерине, в широкополой соломенной шляпе, защищающей от палящего солнца, Одиссей остро сознавал, что ему недостает грации Ахилла или даже грации жреца. Он вспомнил, как Пенелопа однажды, дразня его, сказала, что он ездит верхом, как мешок с морковкой. Он признался:
— Мешок с морковкой стыдился бы, если бы ездил так плохо, любовь моя.
Одиссей медленно, шагом, направил лошадь туда, где Скамандер скрывался под деревянным мостом недалеко от подножия холмов. Там с облегчением спешился и приготовился ждать.
Он захватил достаточно еды, чтобы хватило на двоих, но готовился наслаждаться спокойствием и тишиной дня в одиночестве.
Солнце начало опускаться, когда он, наконец, увидел всадника, направляющегося к нему от края леса. Одиссей с первого взгляда узнал Гектора по могучим размерам и по тому, как тот держался на коне. Когда Гектор подъехал ближе, Одиссей увидел, что троянский царевич сильно постарел со времени их последней встречи.
Гектор натянул поводья жеребца и мгновение молча рассматривал Одиссея, потом спешился.
— Что ж, царь, — холодно сказал он, — мы снова встретились в странные времена. Сегодня ты посланец Ахилла?
Одиссей прожевал и проглотил кусок хлеба. Не ответив на вопрос, он жестом показал на черного коня Гектора.
— А где Арес? Он не мог состариться. Я помню его жеребенком, а это было шесть лет тому назад.
— Великий Арес мертв, — Гектор вздохнул; его напряженность исчезла, и он сел на берегу реки. — Он пал в битве у Скамандера, пронзенный в грудь.
— Это я видел, — ответил Одиссей, нахмурясь, — но потом он встал и отважно спасал в реке твои войска.
Гектор кивнул, на лице его была написана скорбь.
— У него было великое сердце. Но он был жестоко ранен. Он упал и умер, прежде чем мы сумели добраться до города.
— У этого коня дикий взгляд, — заметил царь, посмотрев на черного жеребца, который злобно зыркнул в ответ.
Гектор улыбнулся.
— Его зовут Герой. У него злой нрав. Это тот самый конь, что перепрыгнул через расщелину в Дардании. Ты слышал об этом?
— Я придумал историю, — засмеялся Одиссей. — И удивлен, что у этого создания нет крыльев и огня, пышущего из ноздрей.
Гектор звонко рассмеялся.
— Рад видеть тебя, морской дядюшка. Я скучал по твоей компании и по твоим рассказам.
Одиссей увидел, что часть тяжкой ноши войны упала с плеч молодого человека.
— Вот, возьми хлеба и сыра. Не сомневаюсь, ты уже много дней не пробовал их. Это будет похоже на пир в Зале Героев.
Гектор с удовольствием принялся уминать еду, и Одиссей вытащил еще соленого хлеба, сыра и сушеных фруктов из кожаного мешка, висящего у него на боку. Там был также кувшин разбавленного водой вина. Они немного выпили, потом Одиссей лег на спину, закинув руки за голову. Голубое небо было настолько бледным, что казалось почти белым. Одиссей принюхался к вечернему бризу.
— Воздух пахнет осенью, — заметил Гектор, проглотив остаток хлеба. — Скоро может пойти дождь. Тогда город, скорее всего, продержится до зимы.
— Без еды? — фыркнул Одиссей.
Гектор посмотрел на него.
— Ни ты, ни я не можем знать, сколько у них еще осталось еды. Может, у вас и есть шпионы в Трое, но даже сотни шпионов ничего не стоят, если не могут передать сведения за пределы города.
Одиссей возразил:
— Даже целое озеро воды немногого стоит, если у людей нет мяса и зерна. Мы оба знаем, что ситуация в Трое сейчас должна быть критической.
Они еще некоторое время сидели молча, слушая плеск реки, сливающийся с пением птиц в вышине, потом Гектор спросил:
— Ты явился, чтобы передать мне от Ахилла вызов на поединок?
Царь сделал глоток вина из кувшина и вытер рот тыльной стороной руки.
— Агамемнон делает интересное предложение. Думаю, ты должен его выслушать.
Гектор ничего не ответил, и Одиссей продолжал:
— Если ты сразишься с Ахиллом в смертельном поединке, то, каков бы ни был исход сражения, Агамемнон позволит женщинам и детям Трои живыми и невредимыми покинуть город.
Гектор посмотрел ему в глаза.
— Включая моих жену и сына?
Одиссей вздохнул и опустил глаза.
— Нет, этого он не позволит. Ни один член царской семьи не может покинуть Трою. Ни дарданский мальчик, сын Геликаона. Ни два фракийских царевича.
— Ты доверяешь Агамемнону?
Одиссей разразился смехом.
— Клянусь черными яйцами Аида, нет!
Он покачал головой, как будто его позабавило такое предположение.
— Тогда почему я должен ему доверять?
— Потому что я позабочусь о том, чтобы условия предложения стали известны всем царям и их армиям. Они бесстыдный сброд, большинство этих царей, но не позволят зарезать невинных, за безопасность которых поручились все. Это будет противоречить их представлению о чести. И мои итакийцы проводят женщин и детей на нейтральные суда в бухту Геракла.
— А почему я должен доверять тебе, Одиссей? Врагу Трои, который заплатил наемным убийцам, чтобы прикончить нашего родственника Энхиса?
Одиссей постарался сдержаться. Гордость толкала его рассказать царевичу подлинную историю Капрофороса и заговора с целью убить Геликаона, но Одиссей этого не сделал. «Это история Геликаона, — подумал он. — И он сам однажды расскажет ее Гектору, если захочет».
Поэтому Одиссей проговорил:
— Сдается мне, парень, у тебя нет выбора. Я доставил тебе весть о том, что ты можешь спасти жизни сотен троянских женщин и их детей. Если ты повернешься сейчас спиной и поскачешь прочь, ты никогда не сможешь жить в мире с самим собой. Ты человек чести. Ты не смог бы поступить иначе.