Падение Царьграда
Шрифт:
Мусульманские орды достигли в эту минуту краёв рва; камни полетели на них, и они увидели перед собой дула орудий.
— Пли! — кричал генуэзец. — За Христа и святую Церковь!
На осаждающих посыпался дождь ядер, пуль, стрел, дротиков, камней, но они продолжали продвигаться, как воды реки, прорвавшей плотину. Им нечего было делать иначе как идти вперёд. Позади них наступала живая стена, остановиться было невозможно: их смяли бы в ров — вперёд, вперёд. Они и подвигались, ступая по телам умерших или ещё живых товарищей.
Вскоре ров был перейдён, и турки начали подниматься в гору. Камни придавливали их к земле, дротики и стрелы пронзали их тела, ядра приподнимали их на воздух и бросали на головы товарищей.
Незаметно наступил рассвет. Император с графом Корти присоединился к Джустиниани.
— Государь, — сказал генуэзец, — день ещё только начался, а ислам уже дорого поплатился.
Константин прошёл мимо двух орудий и стал копьём отбивать турок, которые толпой лезли снизу.
Груды мёртвых тел, среди которых попадались и живые, сбитые с ног, всё более и более разрастались.
Прошёл час, и вдруг дикие орды, поняв всю бесполезность их усилий, повернули назад и стали быстро удаляться.
Христиане, хотя понесли мало потерь, всё-таки были рады отдохнуть; но граф Корти, обращаясь к императору, воскликнул:
— Смотри: теперь янычары готовятся идти в дело.
— Все по местам! — скомандовал Джустиниани. — Надо освободить поле для выстрелов. Убрать тела, живые и мёртвые! Теперь не время для состраданий.
И, следуя его примеру, осаждённые стали сбрасывать с откоса горы валившихся тел.
Между тем Магомет, верхом, следил с батареи большой пушки за приступом. Иногда к нему подскакивал гонец с известием от того или другого паши. Он всем повторял одно и то же:
— Пусть всё войско устремится на городские стены.
Наконец к нему подлетел какой-то офицер и громко воскликнул:
— Государь, город взят!
Глаза Магомета засверкали, и, привстав на стременах, он спросил:
— Что ты говоришь?
— Наши солдаты ворвались во дворец, и теперь христиане защищаются в каждой комнате. Но они отрезаны, и скоро весь этот квартал будет в нашей власти.
— Возьми этого человека и держи его под арестом, — сказал Магомет Халилу. — Если он сказал правду, то велика будет его награда, а если он солгал, то лучше ему было бы не родиться на свет. Скачи через взятые ворота к Влахернскому дворцу, — прибавил он, обращаясь к одному из своих приближённых, — и передай начальнику того отряда мой приказ, чтобы он немедленно оставил дворец и не предавался грабежу, а устремился бы с тыла на защитников ворот святого Романа. Я даю ему час на исполнение моего приказа. Скачи сломя голову и помни, что ты исполняешь волю Аллаха.
Потом он позвал агу янычар.
— Орда отхлынула от ворот святого Романа; они сделали своё дело. Они наполнили своими телами ров и привели в изнурение гяуров, которые устали. Смотри, когда дорога будет очищена, то пусти в ход цвет правоверных. Первый, кто взойдёт на стену, получит провинцию. Я буду сам наблюдать за действием каждого. Ступай. Теперь от каждой минуты зависит судьба царства.
Янычары, двинувшиеся вперёд, составляли, по их военному духу, дисциплине и блестящей внешности, образцовый корпус турецкой армии; он всегда находился в резерве, и его всегда пускали в дело в решительную минуту, в конце сражения.
Ага передал янычарам приказ Магомета, и они, спешившись, образовали три колонны. Сбросив с себя плащи и сверкая блестящими кольчугами, размахивая в воздухе медными щитами, они подняли боевой крик.
— Да здравствует падишах!
Когда дорога к воротам была очищена, то ага подскакал к жёлтому флагу первой колонны и громко скомандовал:
— Аллах-иль-Аллах! Вперёд!..
Раздались трубные звуки и барабанный бой. Колонна построилась по пятьдесят человек в ширину и медленно двинулась вперёд. Так под Фарсалами ходил любимый легион Цезаря.
Приблизившись ко рву, янычары ускорили шаги и бегом перенеслись через него.
Магомет спустился на коне в ров, держа в руке меч Соломона, тогда как булава Ильдерима была прикреплена к луке его седла. Хотя он сам не участвовал в атаке, но правоверные знали, что он видит каждый их шаг.
Снова повторилось то, что не удалось ордам, но теперь в беспорядке был порядок. Сплочённая человеческая масса продолжала подниматься вверх по горе, несмотря на громадное количество убитых и раненых, которые по-прежнему образовывали целые груды перед батареей. Как в первый раз, осаждённые сделали «вылазку и беспощадно кололи копьями янычар, которые упорно лезли вверх, одни за другими.
В этой кровавой свалке принял участие и император. Он дрался сначала копьём, а потом, когда копьё у него выбили, мечом. Мало-помалу он, однако, сознавал, что дело проиграно, что масса турок так неудержимо напирает на горсть защитников бреши, что долго им не удержаться.
Наконец на парапете показался турецкий щит, а затем и сам янычар, державший этот щит. Он был громадного роста и неимоверной силы; он рубил сплеча греческие копья, которые валились, как колосья под серпами. Осаждённые в страхе отскакивали от него. Император старался их удержать, но турки уже поспевали на помощь своему товарищу. Казалось, наступила роковая минута и брешь была потеряна.
Но вдруг раздался крик:
— За Христа и Ирину!
Граф Корти соскочил с орудия и бросился на гиганта-турка.
— Эй! Сын Улубада! Хасан, Хасан! — воскликнул он по-турецки.
— Кто меня зовёт? — спросил великан, опуская свой щит и с удивлением озираясь по сторонам.
— Я, Мирза-эмир... Твой конец наступил. За Христа и Ирину!
С этими словами граф Корти нанёс ему по голове такой страшный удар, что тот упал на колени. В ту же минуту с соседней стены бросили в него громадным камнем, и его бездыханное тело покатилось вниз по горе.