Падение короля
Шрифт:
Аксель ухаживал за Сигридой и старательно потчевал ее. Но что бы он ни предлагал, она все время отвечала ему «нет». От хорошего прусского пива она отказалась наотрез, пирожного отведать не пожелала. Аксель и так и сяк ее обхаживал, но все было напрасно: Сигрида, как видно, крепко вытвердила урок — на все отвечать «нет». Он и сам почти ничего не ел, да и невкусно ему казалось, пока наконец не уломал упрямую Сигриду скушать кусочек пирожного; тут он возликовал и на радостях как следует угостился всем, что было на столе.
— Пригуби вина, Сигрида! — упрашивал Аксель. Она растерянно пролепетала
У Сигриды было такое лицо, что по нему до сих пор было видно, какой она была в детстве; «и в то же время по нему можно было заранее угадать, какой она будет, когда станет старенькой бабушкой; кроткое лицо Сигриды являло собой мистерию трех возрастов человеческой жизни. При одном взгляде на ее тонкие белокурые волосы перехватывало дыхание.
Осторожным взглядом Аксель посмотрел на платье Сигриды — коричневая ткань была украшена прорезями вокруг шеи и на локтях, из которых проглядывала шелковая подкладка. Вдоволь наглядевшись, Аксель протяжно вздохнул.
Спустя некоторое время Аксель и Сигрида опять побежали в танцевальный зал, оркестр наяривал вовсю, и они танцевали долго, до потери дыхания, всю эту счастливую ночь напролет. Сигрида готова была танцевать неутомимо. Чем дольше, тем все более тихой становилась девушка, но когда Аксель приглашал ее, она опять шла с ним танцевать и, казалось, не знала усталости. Руки Сигриды были холодны, ладони повлажнели, дыхание вылетало из ее уст с легким, едва слышным вздохом. И после каждого танца она улыбалась, сама не зная чему.
К середине ночи быстротечное время для них остановилось, и наступила вечность, их танец длился с незапамятных времен. На Акселя накатила тоска, словно на ветхого старца, который вспоминает давно минувшее. Тогда он пожал руку Сигриде. Она взглянула на него и, словно очнувшись, улыбнулась ему открыто, от всей души, доверчивой и преданной улыбкой. Но он не знал, как откликнуться на зов ее чистой души. Они танцевали теперь так медленно, что их то и дело толкали со всех сторон, но они продолжали медленно кружиться, как во сне.
Вскоре за Сигридой пришел брат и увел ее домой. Аксель хотел проводить ее до дверей, хотя бы спуститься вместе по лестнице, но Сигрида сказала «нет». Это было последнее нерешительное и ласковое «нет», которое он от нее услышал.
Стоя на верхней площадке лестницы, Аксель провожал взглядом ее фигурку, закутанную в просторный плащ; сойдя вниз, она обернулась и кивнула ему, нежное личико ее все светилось белизной, озаренное сверху факелами. И вот она ушла и пропала.
В зале осталось совсем немного танцующих, все спустились вниз, чтобы выпить.
Там Аксель наткнулся на Миккеля Тёгерсена; тот, уже без доспехов, сидел в одиночестве за кружкой пива. И Аксель едва не кинулся
Они посидели, перебросились какими-то незначительными словами — Акселю нравилось слушать мягкий голос Миккеля. В просторной гриднице шумело, набирая силу, праздничное веселье, отовсюду слышался звон бокалов и радостные возгласы. Отражаясь от сводчатого потолка, слетали вниз гулкие отзвуки царившего внизу слитного шума. Немецкие солдаты понемногу пьянели от обильных возлияний, то тут, то там вспыхивали стычки. Почти все горожане уже разошлись по домам.
Тут Аксель, перегнувшись через стол и впившись в Миккеля немигающим взглядом, сделал ему одно предложение, он говорил приглушенным голосом в тоне, не допускавшем сомнений. Миккель дернул себя за кончик носа, что служило у него редким знаком веселого расположения, — мысленным взором он уже видел корабль; поглаживая усы, он кивнул Акселю.
Дело было в том, что в это время среди шхер возле Стокгольма стояла на якоре любекская флотилия, это были купцы, которые прибыли к Стокгольму по приглашению короля Кристьерна, чтобы снабжать продовольствием осаждающую город армию. Часть кораблей уже покинула шведские берега, однако знаменитая гигантская каравелла, груз которой составляли так называемые farende frouwen [9] , все еще оставалась на внешнем рейде. Этот корабль снарядил в плавание богатый любекский купец и отправил его вместе с грузом странствовать вдоль всего побережья, делая остановки в тех местах, где можно было встретить большое скопление ландскнехтов.
9
Странствующие дамы (нем.).
Аксель и Миккель тут же встали из-за стола, забрали свое оружие и двинулись в город. Стояла тьма, над землею стелился туман, было около трех часов ночи. Улицы были безлюдны, нигде ни огонька, несколько раз они даже падали, наткнувшись во тьме на какой-то хлам, который валялся под ногами; наконец они добрались кое-как до Южных ворот и уговорили стражника, чтобы он их выпустил. Под мостом вблизи городской стены обыкновенно дожидались на воде лодки, которые сдавались внаем, но в эту ночь ни одной не оказалось на месте. Осторожно ступая, приятели направились по узкой кромке берега на восток и, пройдя довольно далеко, набрели на лодку; сломав замок, они сели в нее и поплыли.
До стоянки кораблей надо было проплыть порядочное расстояние, и прошло немало времени, прежде чем впереди блеснули сквозь туман корабельные огни. Корабль, к которому они стремились, стоял крайним слева. После того как они минут десять поработали веслами во тьме и сырости неприветливой ночи, они увидели стоящую на якоре каравеллу, в туманной мгле возникла перед ними ее высокая корма.
Каравеллу нетрудно было найти, на борту кипело такое празднество, что слышно было издалека. Три фонаря — по одному на каждую мачту — озаряли светом палубу и корабельные снасти, палуба кишела людьми. Вокруг трех красных лун, подвешенных на мачтах, в туманном воздухе стояло широкое сияние.