Падение лесного короля
Шрифт:
Пожилой удэгеец с седеющей, коротко стриженной головой и ершистыми усиками, склонившись над выносным столиком, черпал деревянной ложкой из тузлука красную икру и бросал ее в обливную чашку.
– А вот вам и Сусан, - сказал Пантелей Иванович, приподняв кепочку, и подался восвояси, исчезнув в таежных зарослях так же внезапно, как и появился.
Сусан подошел, чинно поздоровался с Кялундзигой и Коньковым. Из раскрытых дверей омшаника выглянула старуха в черном халате и с медной трубочкой в зубах и снова скрылась.
– Рыбачил?
– спросил Кялундзига, кивнув
– Худо совсем, - ответил Сусан.
– Утром ходил - всего две кеты взял. Нет рыбы! Юколы не будет, что зимой есть будем? Чем собачек кормить?
– Да у тебя и собачек-то нет, - сказал Коньков.
– Тигр утащил, говорят?
– Ай, беда!
– покачал головой Сусан.
– Куты-Мафа вчера приходил. Его одинаково как вор. Ночью приходил. Два улья повалил. Собачки побежали, гав, гав! Я думал - медведь. Ружье взял. Выбегаю - нет никого. Что такое? Побежал туда, дальний конец пасека. Смотрю - след у ручья. Большой! Куты-Мафа оставил. И собачек нет. Ой, беда! Плохой тигр. Так нельзя делать. Мы соседи с ним одинаково. Зачем собачек таскать? Пантелей его накажет за такое дело.
Он водил их в дальний конец пасеки, показывал огромный, как сковорода, отпечаток тигриного следа на сырой и черной земле. Все головой качал. И вдруг зычно и гортанно крикнул через всю пасеку:
– Алимдя! Кушать давай! Га!
Из дальнего омшаника опять выглянула старуха и, вынув изо рта трубочку, спросила его что-то по-удэгейски.
– Все давай! Все! На стол неси. Га!
– покрикивал Сусан.
Старуха полыхала дымком из трубки и скрылась в темном дверном проеме.
Пока они ходили по пасеке, осматривали ульи и слушали, как Сусан ругал за нахальство Куты-Мафу, Алимдя накрыла на стол и пригласила их обедать.
– А у вас служба поставлена, - сказал Коньков, глядя на дымящуюся полную сковороду с темным жареным мясом, на миску с икрой, на тарелку с темно-зеленой обмытой черемшой. И глиняная поставка с медовухой стояла посреди стола.
– Женщина свое дело знает, - заметил Кялундзига.
– Наши люди так говорят: если женщина плохо делает, виноват хозяин.
– Почему?
– Учил ее плохо. Вот и виноват, - посмеивался Кялундзига.
– Что за мясо?
– спросил Коньков, присаживаясь и поддевая вилкой прожаренный до темноты кусок.
– Кабан, - ответил Сусан.
– Тот самый, что приволок Пантелей Иванович?
– Ага!
– радостно закивал Сусан.
– Значит, Пантелей Иванович у тигра взял кабана без спросу, а тигр взял у вас собак не спросясь. Вроде бы у вас продуктообмен получился, - сказал Коньков и засмеялся.
– Сондо! Нельзя, - строго сказал Сусан.
– Сондо, сондо!
– подхватила и старуха, присевшая на чурбак, поставленный на попа.
– Что это значит?
– спросил Коньков.
– Нельзя про тигра говорить, да еще смеяться, - пряча улыбку, сказал Кялундзига.
– Нельзя, нельзя, - всерьез подтвердил Сусан.
– Куты-Мафа ходи здесь там и слушай, - указал он на лесные заросли.
– Нехорошо! Его обижайся. Ночью опять придет. Охотиться мешать будет, - с озабоченностью
– Разве он по-русски понимает?
– пытался отшутиться Коньков.
– Куты-Мафа все понимает.
– Сусан поднял чумашку, похожую на ковшик, и выпил медовуху.
– А ты знаешь: здесь, на реке, Гээнта умер?
– сказал вдруг Коньков, пытаясь вызвать удивление Сусана.
– Конечно, знай, - невозмутимо ответил тот.
– Ты видел, как Гээнта проходил на оморочке?
– с надеждой спросил Коньков.
– Когда человек пошел умирать, нельзя глядеть. Нехорошо, - ответил Сусан и добавил: - Сондо!
– Почему?
– с досадой спросил Коньков.
– Зачем мешать, такое дело?
– сказал Сусан.
– А кто виноват в его смерти?
– Никто.
Разговор зашел в тупик. Конькову помог Кялундзига:
– Сусан, - сказал он, - когда ты встретил Гээнту, ты ведь еще не знал, что он идет умирать?
– Не знал, такое дело, - согласился Сусан.
– Значит, ты можешь рассказать капитану, о чем вы говорили.
– Такое дело, могу рассказать.
– Пра-авильно, Сусан! Мне и не надо знать, что он умирать шел, обрадовался Коньков.
– Ты расскажи, что он тебе насчет лесного склада говорил?
– Говорил - беда! Склад загорайся...
– А что он про своего начальника говорил? Про Боборыкина? Не ругал его?
– Зачем ругай? Хороший, говорил, начальника, водка давал. Сам уходил на запань, Гээнта лег юрта покурить, засыпал немножко.
– Погоди!
– остановил его Коньков.
– Скажи мне, Гээнта наркотик курил?
– Курил, такое дело, если кто-нибудь давал.
– У него свой мак есть? Огород в тайге есть у него?
– У Гээнта нет огород.
– Понятно... Ну, так что дальше? Уснул он в юрте...
– Уснул немножко. Трубочка его падай изо рта - пожар делай. Проснулся Гээнта - юрта гори, склад гори... Ах, беда! Его ходил оморочка, брал шест и толкай, толкай до сопка Банга. Помирать надо. Тут, говорит, все болит. Шибко болит!
– Сусан прижал ладонь к груди.
– Плохо делал. Надо Банга просить, чтобы не наказывал его.
– А это что за Банга?
– спросил Коньков Кялундзигу.
– Есть такое удэгейское поверие или сказка, - ответил тот.
– На вершине той самой сопки, Сангия-Мама, наш главный бог вырыл чашу и наполнил ее водой. Озеро там, понимаешь. И будто в том озере, на дне, есть небесные ракушки - кяхту. Кто эти ракушки достанет, тот будет самый богатый и сильный, как Сангия-Мама. И вот смелый охотник Банга решил достать кяхту для своей невесты Адзиги. Он нарезал ремни из камуса, сплел лестницу и влез по скале на ту сопку. Озеро там глубокое, и вода будто ядовитая. Мне геологи говорили. И вот Банга нырнул на дно за кяхту и не вынырнул. Старики так говорят - Сангия-Мама взял Банга к себе, потому что он был храбрый и честный. И с той поры Банга живет на Большом перевале в самых лучших лесах и отводит туда души умерших охотников. Вот почему старики, когда подходит смерть, идут к сопке Банга.