Падение лесного короля
Шрифт:
Боборыкин стал покрываться до самых ушей малиновым отливом.
– Я думаю - не станем наводить экспертизу. Отпечатки пальцев здесь сохранились довольно четко. Как вы думаете? И Гээнта уж наверно не откажется, что вчера пил с вами водку?
– Моя поллитра, - сказал Боборыкин.
– Ну, и что здесь такого?
– Это другой разговор.
– Коньков положил бутылку в сумку.
– Значит, вы посылали сторожа за водкой?
– Я, - согласился Боборыкин.
– И выпили с ним вместе перед отъездом на запань?
– Да, - только
– А талой из того ленка закусывали?
– Все в точности!
– Спасибо за откровение. Что ж вы ему сказали на прощание?
– А что я мог сказать? Просил глядеть в оба. Говорю, как бы чего не случилось. Приеду, мол, только вечером.
– Вы полагали, что может произойти нечто неприятное?
– Нет. Я просто так, без задней мысли.
– И никаких подозрений у вас? Ни о чем не подумали?
– О чем же я мог подумать?
– Ну, например, склад могут поджечь.
– Кто?
– А вы не знали, где находятся лесорубы из бригады Чубатова?
– Они мне не докладывали... Слыхал, будто вниз ушли. А иные на запани.
– И не встречались с ними на запани?
– Нет, не встречался.
– Куда сторож пошел после выпивки?
– Полез к себе в юрту. А я подался на запань.
Коньков накинул брезент на лодку и пошел по песчаной отмели навстречу Голованову и Кялундзиге. Боборыкин, потерявший в минуту и важную осанку, и независимый вид, слегка наклонив голову, увязался было за Коньковым.
– Я вас больше не держу, - обернулся к нему Коньков.
– То есть как? Ничего не спросите?
– Ничего... Пока.
– Затем махнул рукой Голованову и Кялундзиге, приглашая их слюда, к реке. Те подошли.
– Фома Савельевич, у тебя мотор заправлен?
– спросил он Голованова.
– Хватит горючки.
– Тогда заводи!
– И, обернувшись к Кялундзиге, сказал: - Как только найдете сторожа, сообщите мне. Я буду на Красном перекате. Там, где плоты сели.
– Сделаем, такое дело, - сказал Кялундзига.
Голованов с Коньковым сели в удэгейский бат, завели мотор и понеслись вверх по реке.
7
Красный перекат начинался возле обрывистых рыжевато-бурых скал; река здесь делала крутой разворот и, перепадая с грохотом и шумом по каменистым порогам, уходила вниз, растекаясь на десятки пенистых рукавов.
Река была настолько мелкой, что лодка Голованова с трудом прошла по главному, самому широкому фарватеру.
Выше скал, преградивших путь реке, течение становилось спокойнее, вода темнее и русло значительно шире. А там, за плавным кривуном, огибавшим такую же отвесную скалу, начинался новый кипучий перекат, казавшийся еще более шумным и грозным. Он так и назывался Шумным. В самом начале этого переката, на речной излуке, они и нашли брошенные плоты.
Целая дюжина огромных секций плотов, вязанных в два, в три бревна, была прижата к залому и к берегу мощным течением и завалена всяким речным хламом.
Коньков и Голованов перебрались на ближнюю к берегу
– Никакой силой не оторвешь. Вот это посадка, - сказал Коньков.
– Вода посадила, вода и сымет, - заметил Голованов. Они обошли все секции плотов, так же прыгали на них, щупали речное дно, замеряли везде глубину. Картина все та же - дно мелкое, все секции сидели мертво.
– Сколько здесь кубов?
– спросил Коньков.
– Примерно.
– А сколько они заготовили?
– спросил в свою очередь Голованов.
– Говорят - две тысячи.
– Две тысячи кубов будет. Это верное дело.
– Значит, можно считать лес целым. Но как его доставить отсюда?
Голованов только усмехнулся.
– Молите бога, чтоб дождей послал...
– Послушай, а чего это они плоты вязали в два, а то и в три бревна? спросил Коньков.
– Ведь знали ж, что вода малая. Плоты в одно бревно провести легче.
– А ты погляди - нижние бревна светлее верхних, - заметил Голованов.
– И в самом деле...
– согласился Коньков.
– С чего бы это?
– По-моему, в верхний слой пошел топляк, - ответил Голованов.
– Его в один слой и сплавлять нельзя. Потонет.
– Откуда они взяли топляк?
– С речного дна.
– А где работала бригада Чубатова? Где они лес рубили?
– Километрах в двадцати отсюда, вверх по реке. Там есть протока Долгая. Вот на ее берегах и рубили.
– Вы не знаете, в той протоке есть топляк?
– Вряд ли. Там лес почти не тронут. Топляку и в реке полно.
– Да... Но из реки надо уметь взять его.
– На все есть своя оснастка, - ответил Голованов, ухмыляясь.
– Сказано, без снасти и вошь не убьешь.
– Откуда в бригаде возьмется такая оснастка?
– Да что ж, на бригаде мир клином сошелся?
– Значит, им кто-то помогал?
– Не знаю.
– Поехали к протоке Долгой!
– сказал Коньков.
– Поглядим, откуда они лес брали.
Выше переката Шумного река вольно разливалась в спокойном и мерном течении, но берега ее на извивах были сплошь завалены то корягами, то валежником, а то и разделанным кругляком, торчавшим из завалов.
Над рекой же, по обоим берегам, тянулась заломанная и выщербленная тайга: раскоряченные, со сшибленными макушками мощные ильмы, оголенные орешины да ясени и с пятнами белых обломов на темной коре бархатное дерево.
– Ничего себе картинка, - указал на заломанную тайгу Коньков.
– Так брали только кедры, да ель, да пихту... все, что можно сплавлять! Остальное тонет. Дороги нет. Вот и бросили в таком срамном виде.
– Знакомое дело, - сказал со вздохом Коньков.
– Сколько помню, а я уже двадцать лет по тайгам мотаюсь, все такая же история: дорог нет и не строят. Берут только хвойные породы, что само плывет. Остальное заламывают и бросают.