Падение лесного короля
Шрифт:
– Ты мне нужен здесь, - сказал Коньков Созе.
– А с фельдшером поедет Голованов. Стариков завезти в поселок.
– Есть, такое дело!
– ответил Кялундзига.
– Ну, действуйте!
Старики бережно подняли Гээнту и понесли его, как младенца, в лодку. Между тем Голованов втащил в воду его оморочку и причалил ее к большой лодке. Все они уселись и поехали.
На косе остались Коньков и Кялундзига.
– Соза, мне надо поговорить с вашим человеком, который хорошо знал бригадира лесорубов Чубатова. Есть у вас такой?
–
– А далеко ли заготовлял Чубатов лес?
– Километра три отсюда. Все здесь. Вон лодка. Пожалуйста, в момент объедем, такое дело.
– Кялундзига даже улыбался от услужливости.
– А Сусан видел лесорубов? Знал, как они лес заготовляли?
– Сусан все знает.
Это воодушевление передалось и Конькову, он тоже улыбнулся:
– Тогда вези меня к Сусану.
8
Они переехали на другой берег и причалили в укромной бухточке. Поднялись по тропинке на пустынный откос: перед ними лежал брошенный поселок лесорубов - забурьяневшие улицы, дома с выбитыми окнами, с раскрытыми дверьми, с покосившимися крыльцами, сквозь выщербленный настил которых прорастали буйные побеги маньчжурского ореха да аралии с длинными перистыми листьями.
– Ничего себе картина!
– Коньков присвистнул и выругался.
– Прямо как Мамай прошел. А где же люди - жители поселка? Ведь не передушили их! Ведь не вымерли от чумы?
– Лесорубы переехали в новый поселок, - ответил Кялундзига.
– Далеко отсюда. Километров пятьдесят будет. А этот бросили.
– Почему? Дома крепкие, тайги вокруг много. Зачем же такое добро бросать? Смотри, какие дебри вокруг. Ноги не протащишь!
– Эту тайгу нельзя брать.
– Да почему?
– повысил голос Коньков.
– А все потому... Я ж тебе говорил: кедры порубили, ель да пихту взяли. Остались ильмы, да ясень, да орех. Они тяжелые, их сплавлять нельзя тонут. А дороги нет. Такой порядок завели.
– Ничего себе порядок! Заломали, захламили тайгу, бросили хороший поселок и поперли на новые места. Рупь кладем в карман - червонец в землю втаптываем. Порядок!
– Ты что, первый раз видишь такое дело?
– с усмешкой спросил Кялундзига.
– Разве там, на Бурлите, не такое ж дело?
– Я там уже пять лет не был...
– Какая разница?
– Так в том-то и беда, что годы идут, а безобразия эти повторяются. Как увидишь - душу переворачивает.
– Такое дело запрещено законом. Точно говорю! Это выборочной рубкой называется. Ты кто? Ты есть человек закона. Правильно говорю?
– Ну?
– согласился Коньков.
– Вот и запрети такое дело.
Коньков только рукой махнул с досады.
– Эх, Соза! Наивный ты человек... Как ребенок.
– Я ребенок? А ты большой? Тогда поясни, почему такое дело видишь, ругаешься, плюешься, а наказать за такое безобразие не хочешь?
– Ну кого я накажу? Да разве мне этот леспромхоз подчиняется? Я только за жуликами гоняюсь да за хулиганами.
–
Так они, переругиваясь, шли по улице заброшенного поселка, по ветхому дощатому тротуару, сквозь щели которого прорывался наружу кустарник; а вокруг ни живой души, ни дымка из трубы, ни собачьего лая, ни петушиного крика.
И вдруг навстречу им вышел невысокий широкоплечий мужичок с ружьем за спиной, словно из-под земли вырос, как дух лесной.
– Откуда он взялся?
– удивился Коньков.
– А это пасечник наш, Пантелей Иванович, - сказал Кялундзига.
– Ты же говорил, что пасечник - удэгеец!
– Это старший над ними.
Они поравнялись с пасечником, поздоровались.
– Мы к вам по делу, - сказал Коньков.
– Здесь, неподалеку от вас, заготавливал лес Чубатов. Вы, наверное, встречались с ним, видели его работу?
– Я сижу на дальней пасеке, километров за десять отсюда. А здесь - мой подручный Сусан. Он хорошо знал Чубатова. Пойдемте!
И опять еле заметная тропинка на месте прогнившего тротуара, заросшего бурьяном да кустарником, и пустынная мертвая улица.
– Пантелей Иванович, как вы тут живете?
– спросил Коньков.
– Страшно, поди?
– Привыкли. А чего бояться?
– Зверье кругом, медведи и тигры, поди, есть?
– Есть и медведи, и тигры. Самка с двумя тигрятами прижилась тут. Холостячка. Лет четырех-пяти. Эта не балует. Но зимой пришел самец. Здоровенный! След - фуражкой не накроешь. Этот хулиган. Двух собак на пасеке стащил. Сусан боится его. Вот я и пришел попугать этого хулигана. Надо отогнать его.
– И вы видели тигров?
– спросил Коньков.
– Частенько. Иной раз идешь - и чуешь спиной: он сидит в зарослях и за тобой наблюдает.
– Так ведь бросится со спины-то?
– Э, нет. У меня и на спине есть глаза. Я его встречу будь здоров. Он это чует.
– Ну, брат, вы с ними, с тиграми-то, как с соседями живете, - сказал Коньков, усмехаясь.
– Да вроде того, - охотно согласился тот.
– Почти каждую неделю общаемся. Одни мы тут. То он у меня кабана убитого украдет. А то, случается, и я у него беру. Намедни он двух кабанов задавил, одного сожрал, а другого на ужин оставил. А я говорю - это непорядок, обжираться-то. Взял у него того кабана и на пасеку уволок. Так что взаймы берем друг у друга, - идет, рассказывает да посмеивается.
Таежная пасека на обширной лесной поляне появилась перед ними внезапно; выйдя из густых зарослей жимолости и кипрея, они очутились перед длинным приземистым омшаником, за которым в стройном порядке раскинулись, словно четырехгранные кубики, желтые и синие ульи. Тут же, под навесом, стоял верстак, на нем лежали чисто оструганные дощечки, под ним - куча свежих стружек. А над верстаком, на бревенчатой стене, висели распертые белыми палочками две тушки кеты, уже чуть привяленные на солнце, с красновато-желтым отливом на нутряной полости проступившего жира.