Падение Левиафана
Шрифт:
"Странно", - сказал он.
Наоми уже была на своем ручном терминале. "Джиллиан. Что происходит?"
Голос, который ответил, был жестким и ломким. "Я понимаю, что вы расстроены, мэм".
"Что вы сделали?"
"Хотя я уважаю гражданскую ветвь подполья, которую вы представляете, это дело военное. У врага есть сто тысяч наших людей, которых они готовы пощадить в обмен на одну девушку, которую они даже не собираются ранить. В обмене пленными нет никакого бесчестья".
"Как ты думаешь, Трехо действительно уйдет, когда она окажется у него в руках?" сказала Наоми. Ярость забурлила, но она не повысила голос.
"Согласно
"Не тебе решать", - сказала Наоми. "Это моя работа".
"Уважительно? Как капитан "Gathering Storm", который является флагманом нашей военной ветви, я имею право принимать военные решения. Это военное решение".
"Джиллиан", - сказал Алекс, достаточно громко, чтобы ручной терминал Наоми засек его. "Тебе не нужно этого делать. Бобби бы этого не сделала".
"Капитан Дрейпер понимала, что один человек не может стоять на пути общего блага, мистер Камал. Если бы она была здесь, она бы делала то же самое, что и я".
Амос усмехнулся. "Ты можешь сказать себе это, Солнышко. Но не делай это правдой".
"Воробьиный ястреб" в пути с представителем Лаконии. Деречо" направляется сюда в качестве эскорта с пониманием того, что оба корабля покинут систему после завершения передачи. Пока этого не произойдет, я ограничиваю вас всех в ваших каютах", - сказала Джиллиан. "Когда все закончится, и ваши эмоции успокоятся настолько, что вы поймете, что это решение было правильным, мы сможем обсудить, хотите ли вы сломить руководство подполья или поддержать мою власть".
"Джиллиан", - сказала Наоми, но связь прервалась.
Стены общей комнаты казались маленькими, как клетка, и страх прокатился по позвоночнику Джима, такой свежий и злой, как будто он никогда не закрывал его на замок. Остальные разговаривали, их голоса перекликались друг с другом. Алекс сказал, что я смогу ее образумить, если мы только сможем заставить ее снова взять себя в руки. Амос вслух гадал, сколько времени займет спуск в коридор в жестком вакууме, и выживут ли остальные, даже если он это сделает. Наоми снова повторяла имя Джиллиан, пробуя связь. Он был единственным, кто молчал. Или нет, Тереза тоже.
Она смотрела на него так, словно они были вдвоем. Он кивнул ей. Она кивнула в ответ.
Глава девятнадцатая: Кит
Их каюта на "Прейссе" была такой маленькой, что если бы Рохи стояла в ней, он не смог бы пересечь комнату, не столкнувшись с ней.
Толстая ткань, покрывавшая металлические переборки, была неаппетитного оливкового цвета, а данные о местоположении и техническом обслуживании были вплетены в ткань оранжевой нитью. Настенный экран был едва ли больше двух карманных компьютеров, поставленных рядом, и имел защитное покрытие, которое никогда не казалось чистым, сколько бы Кит его ни протирал. Их кушетки были из старого геля и плохо сконструированы, встроены в ящики в стене, которые могли прищемить пальцы рук и ног, если они не были осторожны. Кушетка Бакари была приварена к палубе, металл все еще блестел в тех местах, где он был установлен. Это была гораздо лучшая конструкция.
Это было их единственное личное пространство на следующие несколько месяцев, пока "Прейс" добирался до кольцевых
Они делили общий камбуз, микрогимнастический зал и душевые с шестью другими каютами. Кто-то вывесил городской флаг их нового дома: зеленый и красный с черно-белым узорчатым кругом в центре, подозрительно похожим на футбольный мяч. Дверь прямо напротив них принадлежала паре братьев из Брич Кэнди, которые оставили старую спасательную компанию своей матери ради контракта на Ньивестаде, отказавшись от семейного ремесла - ломать старое оборудование для терраформирования, чтобы создавать контролируемые среды в незнакомой биологии нового мира. Кит беспокоился, что плач Бакари мешает братьям спать, но если это и было, то они не жаловались.
В одной из дальних кают жила женщина с дочерью-подростком, которую Рохи взял с собой в качестве своего рода транзитного проекта, чтобы лучше узнать. У Кита сложилось впечатление, что женщина уходила из неудачного брака, а дочь ходила к психотерапевту, который совершал такой же транзит, но четырьмя палубами ниже.
Кит чувствовал себя немного неловко, зная даже столько, но понимал, что его неприятие чужих семейных историй было в основном проекцией. Он так много в своей жизни избегал разговоров о том, кто был его отцом, что слышать о чужом было немного опасно.
Кит сфокусировался на камере, затем переместился так, что Бакари, дремавший в набедренной повязке на груди, тоже появился. Он начал запись.
"Привет, папа. Не знаю, где ты сейчас и когда ты это получишь, но я хотел тебя проведать. Медвежонок тоже здесь".
Кит переместился, чтобы лицо Бакари было лучше видно в кадре: туго скрученные тонкие черные волосы на голове, полные мягкие губы, которые то сжимались, то разжимались, когда он мечтал, веки были темными, как будто на них были тени для век. Кит дал отцу, где бы и когда бы он ни был, долгий взгляд на внука, а затем отодвинулся назад.
"Пока что мы находимся на плаву уже пять дней. Он переносит это лучше, чем я. В корабельном лазарете есть камера с гелем сопротивления, которым он может пользоваться, но мы не единственная семья на борту, которой это нужно, поэтому нам приходится назначать время. Рохи считает, что это важно. И, наверное, она права. В любом случае, ему это не нравится, но после этого он спит как зверь. Так что это хорошо. У меня все хорошо. У Рохи все хорошо. Если мы все еще можем выносить друг друга, когда приедем в Ньивестад, я думаю, это значит, что нам суждено остаться женатыми навсегда. Жить так близко с кем-то - это не то, к чему я привык".
Он сделал небольшую паузу, размышляя, стоит ли ему вернуться назад и начать запись заново. Шутки с отцом о разводе и корабельной жизни могли показаться колкими, а он не хотел показаться критиком. Но Бакари немного сдвинулся с места. Сон не будет длиться вечно, и было труднее сделать сообщение, когда ребенок бодрствовал.
Он снова почувствовал тягу к защите отца, с одной стороны, и сына - с другой. Кит всегда занимал среднее положение между матерью и отцом, матерью и Рохи, контрактной ассоциацией и своей семьей. Мать говорила, что инстинкт миротворца достался ему от отца. Может быть, это и правда, но это не соответствовало его опыту с Алексом Камалом.