Падение Рима
Шрифт:
И он пригласил всех вождей к себе на ужин. Когда печальное торжество было окончено, он сделал знак Гильдебранду. Тот тотчас встал и взял горящий факел.
– Идите за мною, товарищи, – сказал он. – Возьмите с собою свои щиты.
Был третий час ночи. Молча вышли из залы, следуя за королем и седым Гильдебрандом, Гунтарис, Адалмот, Алигерн, Гриппа, Рагнарис и Визанд. Позади всех шел, с факелом Вахис, который со смерти Витихиса служил оруженосцем при Тейе.
Прямо против дворца, в саду возвышалась громадная круглая башня, «башня Теодориха», как ее называли. К ней направился старый Гильдебранд, освещая дорогу. Войдя в комнату первого этажа, он не стал подниматься по ступеням вверх, а тщательно размерил пол, нашел едва заметную для глаза скважину между двумя каменными плитами, которыми был выстлан пол, и, просунув
– Эта тайная пещера, – сказал Тейя, – известна только Гильдебранду и мне. Она вырублена в скале сорок лет назад, по распоряжению самого Гильдебранда, когда он был графом Кумы, и сюда снесены все эти сокровища, которые в течение столетий накопили Амалунги, – частью как военную добычу, частью как мирные подарки соседей. Вот почему византийцы нашли так мало сокровищ в Равенне. Целые месяцы враги всюду шарили, отыскивая знаменитые сокровища Амалунгов, – напрасно: глубокая пропасть не выдала своей тайны. Но теперь настало время вынести их отсюда: заберем все это на свои широкие щиты и понесем с собою в последнюю битву, которая предстоит еще остготскому народу. Ты, Адальгот, не бойся: если даже я погибну, и все будет потеряно, – эти священные сокровища не должны попасть в руки византийцев. Ты увидишь, какое чудное место выбрал я для этой последней битвы готов, – оно поглотит и скроет навсегда и последних готов, и их сокровища, и их славу.
– Да, – подтвердил Гильдебранд, – не только их золото и драгоценные камни, но и их высочайшее сокровище и славу. Вот, смотрите, мои готы!
И он отдернул занавес в глубине пещеры. Все присутствующие почтительно опустились на колени, потому что все сразу узнали великого покойника, который явился пред ними, сидя на высоком золотом троне, с мечом в правой руке, покрытый пурпуровой мантией. Это был король Теодорих. Римляне научились от египтян бальзамировать трупы, и благодаря этому искусству труп великого человека сохранился замечательно хорошо.
В глубоком волнении все молча смотрели на своего великого короля. Наконец Гильдебранд заговорил:
– Давно уже мы с Тейей потеряли веру в звезду готов. Вы знаете, что Амаласвинта велела положить тело своего великого отца в круглой мраморной башне во дворце Равенны. Перед началом войны мне была поручена почетная стража перед этим зданием. Но мне не нравилось оно: я не считал его достаточно надежным убежищем для величайшего сокровища готов. И еще больше не нравилось мне плаксивое пение священников, которые слишком уж часто являлись молиться за великую душу героя. И я подумал: когда готы будут изгнаны из этой южной страны, то ни вельхи, ни греки не должны осквернять останков великого короля. Нет, прах дорогого героя должен быть скрыт так, чтобы никто не мог найти его. И вот в темную ночь, при помощи Тейи, я вынес благородный труп из круглой башни Равенны и, как величайшее сокровище, скрыл его здесь, где он спрятан надежно. А если бы через много веков случайно и нашли его, то кто догадался бы, что это король с орлиным взглядом? Мраморный саркофаг в Равенне теперь пуст, и монахи напрасно стерегут его. Здесь, окруженный своими сокровищами, сидя на своем троне, должен покоиться великий король. Душа его, которая смотрит сюда из Валгаллы, это приятнее, чем видеть себя распростертым под тяжелым камнем.
– Но теперь, – закончил его речь Тейя, – для него и для его сокровищ наступило время еще раз увидеть божий свет. Когда мы
Глава 2
Нарзес между тем вел свои войска также к Неаполю, но через Рим. Цетег со своими исаврийцами находился тут же. Он боялся, что Нарзес не сдержит обещания и попытается овладеть Римом. Но, к его удивлению, Нарзес этого не сделал и даже переговоры с папой и властями Рима вел вне города, в присутствии Цетега. Римляне поклялись над мощами святых не открывать ворот своего города никому, кроме префекта города.
Цетег был очень доволен.
– Они поняли наконец, – сказал он вечером Лицинию, – что я один могу спасти Рим.
– Ах, начальник, – ответил тот, – не доверяй этому хитрому калеке. Я боюсь его.
– Не бойся. Только бы нам забраться в Капитолий. А уж оттуда мы справимся с ним: эпилептики не выносят воздуха Капитолия.
На следующее утро Цетег весело обратился к Лицинию:
– Слушай, только никому не говори: сегодня ночью ко мне в палатку успел пробраться Публий Мацер. Папа сделал его начальником в вновь сформированных римских войск и поручил ему охрану латинских ворот Рима, а брату его Марку поручил Капитолий. Он показывал мне документы. Но римлянам надоело управление духовенства. Они хотят видеть меня с моими исаврийцами на стенах своего города. Он напишет мне, в какую ночь ворота Рима и Капитолия будут открыты для нас.
Между тем Тейя прошел мимо Неаполя и расположился лагерем на склоне Везувия, по обоим берегам Драконовой реки, протекающей у подошвы горы и впадающей в море. Первой заботой короля было скопить как можно больше продовольственных запасов, чтобы кормить свой народ. В то же время он сделал все возможное, чтобы еще более укрепить это, от природы хорошо защищенное, место. Когда дня два после него сюда подошел Нарзес и осмотрел позицию противника, он даже удивился уменью варвара выбрать место для защиты.
– На Везувии есть одно ущелье, – сказал он Альбоину, – давно, когда я еще надеялся излечиться от своей болезни, врачи отправили меня сюда пользоваться горным воздухом. Я исходил тогда все горные тропинки и нашел это ущелье. Если варвары заберутся туда, то только голодом можно будет заставить их выйти из него.
– Это случится не скоро, – возразил Альбоин.
– Да, но другого средства не будет. Я не имею никакого желания губить еще десятки тысяч императорских войск, чтобы месяцем раньше уничтожить эту последнюю горсть варваров.
Так и вышло: шестьдесят дней простояли противники друг против друга. Медленно, со страшными потерями завоевывая каждый шаг, Нарзес стягивал свои войска вокруг осажденных. Наконец он закрыл им все пути на север, восток и запад. Только юг оставался открытым. Не там было море, а готы не имели ни одного корабля. После ужасной битвы византийцам удалось оттеснить готов на правый берег Драконовой реки. Тут на плоскогорье, неподалеку от одного из боковых кратеров Везувия, среди многочисленных пропастей, пещер и обрывов расположились остатки храброго народа. Со всех сторон это плоскогорье было окружено громадными, почти отвесными скалами. Единственным выходом служило узкое ущелье, открывавшееся на юг. Это и было то ущелье, о котором говорил Нарзес. Вход в него был так узок, что один человек вполне закрывал его своим щитом. Этот вход день и ночь сторожили, сменяясь каждый час, сам король Тейя, герцог Гунтарис, герцог Адальгот, граф Гриппа, граф Визанд, Алигерн, Рагнарис и Вахис. За ними в ущелье стояла всегда сотня воинов, также сменявшихся ежечасно.
Итак, долгая и ужасная борьба за Рим и Италию свелась в конце концов, благодаря ужасной системе Нарзеса, к борьбе из-за маленького ущелья на берегу так горячо любимого и так храбро защищаемого готами полуострова.
На холме, прямо против входа в ущелье, расположился Нарзес с лангобардами. По правую сторону от него стоял Иоганн, по левую – Цетег с исаврийцами. Цетег был очень доволен своим местом, так как оттуда шла дорога прямо на Рим.
– Будьте готовы с исаврийцами, – говорил он Лицинию и другим своим центурионам. – Как только получится известие от Мацера, вы тотчас отправитесь в Рим.