Падение с небес
Шрифт:
– Я еще никогда в жизни не была так счастлива, – призналась она, поднялась на цыпочки и поцеловала Марка прямо в губы.
Дики Лэнком где-то пропал вместе с «кадиллаком» и своей дамой – возможно, забрался в какой-нибудь дальний уголок парка, где потемнее и поближе к морю, – и Марк по пустынным ночным улицам зашагал домой один. Думая над последними словами Марион, в душе он соглашался с нею. Он тоже не помнил, чтобы когда-нибудь пребывал в столь же счастливом состоянии. Но что и говорить, печально улыбнулся он, жизнь до сих пор вообще
Настал последний день перед расставанием, и эта мысль придавала особую остроту удовольствию их общения. Марк оставил «кадиллак» в конце узенькой дорожки, проходящей через поле сахарного тростника, и они спустились к длинному песчаному пляжу, с обеих сторон охраняемому скалистыми мысами.
Море было настолько чистым, что с высоких дюн они могли видеть рифы на глубине и рельефные песчаные мели. Чем дальше в море, тем вода становилась темнее, а на горизонте, где море сходилось с небом, громоздились похожие на горный хребет кучевые облака, пурпурные, серебристые и синие в сиянии солнца.
Босиком по песку, хрустящему под ногами, они спустились к морю, неся с собой корзинки с едой, заботливо приготовленные для них в гостинице, а также потертое одеяло, которое Марк предусмотрительно захватил из своей комнатушки; им казалось, что теперь во всем мире никого, кроме них, больше нет.
Целомудренно разойдясь по обе стороны густого темно-зеленого куста, они переоделись в купальные костюмы и, смеясь, побежали к теплой прозрачной воде.
Черный купальный костюм Марион из тоненькой хлопчатобумажной ткани от бедер до шеи намок и прилип к телу, и теперь она в нем казалась совсем голой, а когда сняла с головы красную резиновую шапочку и встряхнула густыми волосами, Марк, глядя на нее, впервые почувствовал к ней физическое влечение.
До сих пор он питал к ней чувства, так сказать, товарищеские. Ее очевидное обожание заполняло некую пустоту в его душе, и он относился к ней скорее как старший брат к младшей сестренке.
Женским инстинктом она сразу почуяла в нем перемену. Смех на губах замер, взгляд посерьезнел, в глазах забегали тени – страха или, может, предчувствия. Марион повернулась к нему и заглянула в глаза; казалось, она собирается с духом, чтобы осознанно совершить некий поступок, который требует мужества.
Они улеглись рядышком на одеяле в густой тени куста. В жарком полдневном воздухе звенели насекомые, чувствовалась тяжелая расслабляющая духота.
Мокрые купальники приятно холодили разгоряченные тела; когда Марк стал осторожно снимать с нее тонкую ткань, кожа ее под его пальцами была влажна, и он удивился, насколько тело Марион отличалось от тела Хелены. Молочно-белая кожа с розоватым оттенком, слегка присыпанная белыми песчинками, на теле тоненькие шелковистые волоски, золотистые и нежные, как дым. И тело ее было нежное, с мягкой, упругой податливостью женской плоти, совсем не то, что мускулистое тело Хелены, и ощущение совсем другое; пластичность Марион интриговала и возбуждала его.
И только когда она охнула, задыхаясь, закусила губу и спрятала лицо, уткнувшись ему в шею, сквозь туман собственного возбуждения Марк внезапно понял, что все ласки, которым его научила Хелена, не трогают Марион так, как его самого. Ее тело оставалось жестким, побледневшее лицо застыло.
– Что с тобой, Марион? Что-то не так?
– Все хорошо, Марк.
– Тебе не нравится?
– Со мной такое в первый раз…
– Я могу прекратить…
– Нет.
– Нам вовсе не обязательно…
– Нет, Марк, продолжай. Ты же этого хочешь.
– Но ты ведь не хочешь.
– Я хочу того, чего хочешь ты, Марк. Продолжай. Это же нужно для тебя…
– Нет…
– Продолжай, Марк, прошу тебя, продолжай. – Она заглянула ему в лицо.
Выражение ее личика было жалким, в глазах стояли слезы, а губы дрожали.
– Марион, прости меня.
Он отпрянул от нее, ужаснувшись тому страданию, которое он увидел на ее лице. Но она обвила руками его шею и почти легла на него сверху.
– Нет, Марк, не надо просить прощения. Я хочу, чтобы тебе было хорошо.
– Да не будет мне хорошо, если ты этого не хочешь.
– О Марк, не говори так. Прошу тебя, не говори так – больше всего на свете я хочу, чтобы тебе было хорошо.
Она крепко обняла его за спину, легла, послушно раскинувшись, и терпеливо и мужественно переносила все, что с ней делал Марк, но тело ее оставалось жестким, и для Марка это оказалось почти таким же болезненным и тяжким испытанием; он страдал и за нее тоже, видя, как она дрожит, чувствуя, как напряжены ее нервы, и слушая негромкие вскрики боли и натуги, которые она всячески пыталась сдерживать.
К счастью для обоих, все быстро закончилось, но она продолжала лежать, тесно прижавшись к нему.
– Ну как, Марк, дорогой, тебе было хорошо?
– Да-да! – горячо заверил ее он. – Все было просто чудесно.
– Я так хочу, чтобы тебе было хорошо, любимый! Всегда и во всем я хочу быть хорошей для тебя.
– Лучше я в жизни ничего не испытывал, – сказал он.
Она секунду пристально смотрела ему в глаза, ища в его взгляде подтверждение, и нашла, потому что ужасно хотела этого.
– Я так рада, дорогой, – прошептала она.
Марион прижала его голову к своей теплой, влажной груди, такой мягкой, розовой и уютной. Она стала ласково его покачивать, как мать укачивает ребенка.
– Я очень рада, Марк… у нас потом будет все лучше и лучше. Я научусь, вот увидишь, я буду очень стараться ради тебя, любимый мой.
Домой они ехали в сумерках, двигались медленно; она с гордостью восседала рядом с ним на широком кожаном сиденье, и в ней чувствовалось что-то новое, некая уверенность, как у человека, совершившего что-то важное, словно всего за несколько часов она превратилась из ребенка во взрослую женщину.