Падение «Вавилона»
Шрифт:
Офицеры неспешно подошли к прилавку, спросив у побледневшего продавца, имеются ли у него в продаже сувенирные матрешки. Вопрос, вызвавший у остолбеневших клиентов магазина, снабжающих армию, судорожные улыбки.
— Ассортиментом не предусмотрено… — затрудненно дыша, прохрипел продавец.
Полицейские недоуменно переглянулись.
— Русский магазин, а матрешек нет, — хмыкнув, произнес один из них. — Очень странно.
Не дожидаясь дополнительных пояснений со стороны продавца, мы с Изей, двигаясь внезапно вспотевшими спинами по стеночке, выскользнули на тротуар, в несколько заячьих прыжков
Дальнейший наш путь лежал в предместья Берлина, в одну из воинских частей, где Изе предстояли переговоры с полковником-интендантом, ведающим снабжением военторга продуктами и промтоварами.
Темой переговоров была взятка, которую полковник — распорядитель кредита на закупку необходмых гарнизону товаров получал от Изи — неоднократно проверенного, кристально честного в криминальных расчетах снабженца части.
Как я уяснил, полковнику было глубоко наплевать как на стоимость поставляемой ему продукции, так и на ее качество; единственное, что волновало его, — наличная сумма денег от Изи за предоставление контракта.
Рассеянно глядя на несущуюся под колеса автомобиля серую полосу автобана, я пытался понять суть происходящих событий, непосредственным участником которых являлся.
На моих глазах происходил некий исторический катаклизм, вызванный крушением исполина советской империи. И на обломках исполина шла активная коммерческая возня всякого рода-племени ушлых пареньков.
Уходящая из Европы армия оставляла колоссальные ценности: недвижимость, полигоны, аэродромы, благоустроенные городки, технику, получая взамен лишь субсидии на ее временное содержание от германских властей — субсидии, значительной своей частью оседавшие в карманах армейских хапуг и суетящихся вокруг них прилипал-изь. «Лесники» и прочая шушера составляли уже последнее звено этого роя паразитов над поверженным воином-освободителем— оккупантом.
Но мне, очевидцу нашествия хищников, плотно кучковавшихся возле воинских частей, в свою очередь, глубоко пораженных изнутри повсеместным рвачеством и казнокрадством, не без оснований казалось, что в сфере правительственных небожителей, стоявших у истоков исторических преобразований, также витают идеалы свойства сугубо материалистического, и в ушах моих звучали слова незабвенного полковника Покусаева о крупных распродажах не какого— нибудь ширпотреба, а обширных европейских территорий…
Бойкий грызун Изя всего лишь добирал крохи, упавшие ему от разрезанного в недосягаемых высях пирога…
Позже, читая газетки, обличающие министра обороны в незаконном приобретении им служебных «мерседесов», я снисходительно посмеивался над таковыми разоблачениями, не понимая: а в чем, собственно, состоит злоупотребление властью?
Подобными автомобилями владели многие жалкие «лесники», а уж глава огромного военного ведомства обладал безусловным правом позволить себе этакое средство передвижения на элементарной основе личного статуса; причем свора разнообразных изь могла хотя бы из чувства элементарной благодарности преподнести ему в подарок перевязанный красивой ленточкой «Шаттл», не нанеся этим никакого ущерба своим сколоченным на нуждах армии капиталам.
С другой стороны, размышлял я, если армия — часть общества,
А что же народ? Как обычно, безмолствует? Но откуда такая коровья покорность? От исторически выработанного мировоззрения?
Или прав был диктатор Сталин, установив на всем пространстве страны свои лагерные порядочки, ибо понимал, что человеком русским, склонным к пьянству, воровству и признанию грубой силы, можно управлять исключительно с помощью террора и лозунгов, а к тому же были учтены коварным горцем и уроки бездарно павшего самодержавия, погрязшего в дерьме собственной немощи и беспредельного казнокрадства.
Словом, я приходил к простой мысли, что и народ, и всякий отдельный его представитель, своей судьбой всецело обязан собственной инициативе и выбору. И точно так же, как нельзя приписывать победу над немецким фашизмом Иосифу Сталину, невозможно инкриминировать развал Союза персонально Горбачеву или же Ельцину.
Однако свой бестолковый и несчастный народ я все же любил. За выносливость его, долготерпение и — философское отношение к жизни, которое сквозило даже и в разухабистости его неисчислимых безумств и потерь…
В Берлин, продираясь сквозь плотные вечерние автопробки, мы вернулись под вечер, раскидав турецкую кожгалантерею по курируемым Изей магазинчикам, собрав деньги за реализованный товар и заключив несколько контрактов с военторговскими коррумпированными деятелями.
На складе, ставшим отныне моим жилищем, меня ожидали приятные сюрпризы: Валера оборудовал мне кухню мойкой, полками и газовой плитой, а кроме того, собрал спальный гарнитур, отчего выделенная мне в пользование комната приобрела вполне жилой и даже уютный вид.
— Сегодня в Карлсхорсте шмон, — сообщил Валера. — Несколько автобусов с полицейскими приехало, шерстили все квартиры, бродяг замели в кутузку — батальон! Все машины проверили по компьютеру, твою тоже…
— И чего? — не без опаски спросил я.
— Нашли три угнанные.
— Я о своей…
— А, с твоей все нормально вроде…
Вот так да! Неужели никаких сигналов в полицию от потерпевших от меня господ из спецслужб так и не поступило и мне задарма досталась роскошная тачка? Или — «БМВ» отныне приманка и, подойди я к машине, как тут же окажусь в лапах врага?
— Слушай, — попросил я Валеру, — ты только никому не говори, что я хозяин машины. Телега дорогая, а криминала в округе полно, мало ли что…
— Само собой, — поддержал такую мысль Валера. — Дадут по башке, ключи отберут… Это здесь только так. Как «здрасьте». Райончик у нас — боевых действий, все черти сюда слетелись.
Валерина правота была несомненна: каждодневно Карлсхорст наводняли разношерстные авантюристы всех национальностей из бывшего социалистического лагеря, многих из которых привлекала открывшаяся здесь дешевая ночлежка, занимающая жилой отселенный дом, арендованый неким совместным предприятием у армейских властей.