Падшая женщина
Шрифт:
– А что вам не нравится?
– Не могу я! Понимаешь? Это похороны бесконечные, как моя география. Одно и то же каждый день. Я уже сама как черная вдова стала – видишь, в чем хожу? – Лена действительно была одета в черное, чему Вика не придала особого значения. – Униформа у меня такая. Дресс-код. А я людей хочу. Улыбок. Хочу, чтобы здесь свадьбы отмечали и крестины! Площадку тут детскую поставить, качели, карусели. Чтобы визг был, мороженое. Я ведь очень детей люблю, хоть своих нет. И они меня любят. Когда на поминки притащат ребенка, так я сразу забираю. В дом увожу, чтобы не видели всех этих столов, разговоров не слышали. У меня дома в одной комнате – целая детская! Игрушки разные, карандаши цветные. Не могу больше так. А что я людям скажу? Извините, мы поминки больше не организовываем? Не скажешь так. Да и не поймут. Вот и не ходит сюда никто в обычные дни. В другие места ходят, хотя у нас лучше. Я тебе что скажу – никогда не знаешь, как жизнь повернется. Ты ее в одну сторону, а она тебя все равно в другую. И хоть тресни. – Елена долбанула ладонью по столу, как учительница, призывающая учеников к тишине.
– А друга вашего мужа не Давид зовут? – спросила Вика.
– Давид, – удивилась Лена, – а ты откуда знаешь?
– Он меня на могилу к деду возил. И вообще здесь помогает.
– Давид хороший. Его многие не понимают. Но он все сделает
– Здесь, недалеко, в поселке. Бабуля мне о нем мало рассказывала и вообще не хотела, чтобы я ехала. А теперь ко мне в гостиницу каждый день кто-то приезжает. Но ничего не рассказывают. И советуют, чтобы я уехала. Давид, мне кажется, все знает, но тоже молчит, как воды в рот набрал.
– А кто приезжал? – Елена выглядела заинтересованной.
– Захаров, Дмитрий Иванович. Считается, что он был другом дедушки, но я в это не верю.
– А как фамилия деда?
– Королев. Петр Борисович.
– А тебя Вика зовут?
– Да, откуда вы знаете?
– Так у нас все все знают. И Захарова я знала. Машинисткой работала на заводе после института. Еще до школы. Миша! Миша! Ты представляешь? Эта девочка – Вика! Внучка Петра Борисовича! К ней в гостиницу Захаров приезжал! Ты меня слышишь? – закричала Елена так, что было слышно даже в центре города.
Ответа от Миши, конечно же, не последовало.
– Меня в тот поселок по распределению отправили после пединститута, – начала рассказывать Елена. – Но в школе местной уже был учитель географии. Мне предложили на полставки и в начальных классах. А мне деньги были нужны. Сама понимаешь – молодая, независимости хотелось. Вот я числилась в школе, а сама на завод машинисткой устроилась. Документы перепечатывала. Захаров в то время метил в заместители. Очень он хотел эту должность получить. И вроде все было уже решено. Он ходил таким барином. В нем есть то, чего я в мужиках не люблю. Очень уж собой любовался, тщеславный был. Если бы мог, так расцеловал бы себя с ног до головы. И амбиций – выше крыши. Впереди его бежали. Знаний – ноль, писал с ошибками, зато гонору – на троих хватит! Захаров был из тех, кто тихой сапой, исподтишка своего добивается. И ни перед чем не остановится. Вот бы моему Мише хоть самую малость такой жажды власти! Так нет же. Слышишь? Миша! Я говорю, у тебя амбиций нет! Так вот Захаров уже кресло директора под свой зад примерял, телефоны рукой поглаживал да стол все от окна хотел повернуть. Окно директорского кабинета прямо на кладбище выходило. Старое, мусульманское. Да ты видела, раз была там. А Захарова от этого вида просто колотило. Он всем сообщил, что, как только станет замом, стол передвинет и окно кирпичом заложит. А я, хоть и молодая была, но людей всегда чувствовала. Наверное, поэтому и с детьми мне легко было. Захарова я терпеть не могла. Слава богу, что часто не сталкивалась с ним. Так вот, пока Захаров зад свой на кресле грел, из Минска как снег на голову приехал некий Королев, Петр Борисович. Дедушка твой, значит. Я только потом узнала, что он местный. После школы поступил в институт и уехал. Отучился, женился и вернулся с женой и маленькой дочкой, твоей мамой, получается. А жена у него была красавица. Весь поселок как рот раскрыл, так и закрыть забыл.
– Это моя бабуля.
– Ну да. Бог ее совсем не обидел. И внешность дал, и мозги. Захаров к ней клинья подбивать начал, а она сразу его рассмотрела, изнутри прочитала и от ворот поворот дала. Да не просто так, а как от мухи навозной отмахнулась. Этого Захаров стерпеть совсем не мог – самолюбия у него было больше, чем тщеславия. И бабы ему никогда не отказывали. Но не потому, что такой мужик, а просто боялись. Захаров ведь злопамятный был. Доброго не помнил, а обиды все наперечет считал. Начальник не начальник, а его боялись. И вдруг эта краля городская нос поворотила, да еще так посмотрела, как будто ногой в коровью лепешку наступила. Для мужика это очень большое унижение. Она же на язык острая была. Змея ядовитая так не кусала, как она могла сказануть. И умная баба была. Знала, как мужика побольнее ударить. После этого все и покатилось. Ну вот. Дедушка твой, Петр Борисович, не просто приехал, а сразу начальником, первым замом, потому что образование высшее, репутация, комсомольский лидер, подающий надежды специалист, а у Захарова – только средняя школа да техникум, но зато с низов поднялся. Вот и рассуди, кто более достоин. Но поселковые все были за Петра Борисовича – любили его люди за легкость, искренность и честность. Только, со слов Захарова, Петр – вроде как выскочка получался. Захаров на каждом углу на него поклепы наводил. Ненавидел его лютой ненавистью. Но не получалось у Захарова ничего. От Петра Борисовича все грязные слухи отскакивали. Он ведь очень хороший был. За последнего рабочего на амбразуру грудью кидался, ничего не боялся. И не было в нем заносчивости. Мог с работягами бутыль раздавить, бабам всем комплиментов наделать без задней мысли, и все его любили. Захаров-то всегда дистанцию держал. Считал себя выше многих. А Петр Борисович и мне зарплату повысил, и относился с уважением, здоровался, улыбался. Так вот Захаров так и остался при своей должности, начальником отдела. Тоже не последний человек, но ему же все мало было. Гонор глаза застил. Зубами скрежетал, а терпел. Что еще оставалось? Дедушка-то твой в любое место мог устроиться – и в город, и в Москву, у него вся жизнь была впереди, а Захарова нигде не ждали. Только здесь, потому что свой, местный. Тогда Захаров по-другому решил действовать. Про школьную дружбу вспомнил и начал доказывать, что он Петру – лучший друг, верный помощник и соратник. Но люди видели, что пустые слова все это, да молчали. А Петр Борисович Захарова отстаивал и верил ему – как же, бывшие одноклассники, друзья детства.
Елена Ивановна замолчала. Вика тоже не знала, что сказать.
– Ну вот, – продолжала Елена, – Захаров решил отпраздновать свой день рождения. Народу назвал – весь поселок. Ну и друга своего с женой, то есть дедушку твоего с бабушкой позвал, конечно же. Она не хотела идти, а Петр Борисович сказал, что неудобно. Надо человека поздравить. Пьянка была мощная – Захаров постарался пыль в глаза пустить. Петр Борисович песни пел, на гитаре играл, тосты говорил. А потом вдруг они оба пропали – Захаров с Петром Борисовичем, которому вроде как плохо стало. Бабушка твоя еще раньше ушла, не стала сидеть. Я думаю, что Захаров ему паленую водку подлил или еще чего добавил. Все нормально с мужиком было, а потом вырубило в один момент. Упал на стол, и все. Он ведь никогда себе лишнего не позволял – норму свою знал. Ни разу его пьяным не видели. Навеселе – да, но так, чтобы ноги не мог передвигать, – никогда. Он крепкий был мужик, здоровый, высокий. Его просто так не вырубишь. Я сама тоже раньше ушла, поэтому ничего не видела. Слухи разные ходили. Вроде как Захаров домой Петра повез. В машину загрузил, а что дальше было –
Потом уже, когда Петр Борисович протрезвел, по карманам похлопал, а партбилета и удостоверения-то нет. Деньги все на месте, ключи тоже, документы только пропали. Ну, и скажи мне после этого, что это не Захаров все устроил? Петр Борисович вернулся на ту остановку, облазил все и нашел – документы в канаве валялись, заляпанные, порванные. Так вот я думаю, что Захаров их сам вытащил, в грязи извалял и выбросил куда подальше.
Петр Борисович и так без лица ходил, все себя корил за то, что напился. А тут уже и партсобрание – Захаров быстро подсуетился, организовал. Петр Борисович все признал – что напился, уснул, не помнил, как потерял партбилет, подорвал репутацию. На него смотреть страшно было. Знаешь, что удивительно? Он ведь на Захарова даже не подумал. Что друг его бросил, не прикрыл. На самом деле все хотели на тормозах спустить, а Захаров кричал громче всех про то, что за такое – только увольнять. Да еще и аморалкой под занавес припечатал, чтобы не просто уволили, а по статье. А Петр Борисович только кивал, мол, заслужил, так и нужно. Ну и выперли его, естественно, чтобы проблем меньше было. В тот же день – за несоответствие занимаемой должности. И Захарова в тот же день на том же собрании назначили первым замом – больше ведь некого было. Петра Борисовича все поддерживали. Приходили к нему всем коллективом, когда он вещи собирал. Не хотели, чтобы он уезжал. Собирались даже письмо писать коллективное, все готовы были подписи поставить в поддержку. А он сказал, что не надо. Захаров тогда бесился страшно. Его никто не поздравил с назначением. Аж зеленый ходил от зависти и ненависти. А Петр Борисович все раздал, что было в кабинете. Мне вазу подарил. Мужикам коньяк и водку, которую ему дарили, оставил. Так по-человечески все. На вокзал сбегал, цветы и конфеты купил – женщинам подарил. Я даже заплакала, так не хотела, чтобы он уходил. После этого, кстати, и уволилась. Не хотела при Захарове работать. Но многие остались. Это я – молодая, ничего не держало. Был там еще один момент. Сразу после собрания к Захарову в кабинет зашла жена Петра Борисовича, бабушка твоя. Что у них там произошло, я и не знаю, никто не знает. Только Захарову после этого «Скорую» вызывали – бабушка твоя ему губу разбила здоровенным пресс-папье. Да так, что он на всю жизнь изуродованным остался. Но это уже не по ее вине – зашили неудачно, потом шов гноился. Перешивали заново. Остался он после этого разговора изуродованный на всю жизнь. Ох, крику тогда было. Орал, как баба заполошная. А он еще и крови боялся. Там же кровища по всему кабинету хлестала. И Захаров бегал и вопил, что умирает. А бабушка твоя стояла спокойно, курила, и, кстати, она же и врачей вызвала. Для Захарова это вообще унижением стало. А я считаю, правильно она ему рот-то раскроила – на всю жизнь память оставила, чтобы гадости всякие не говорил. Только урок не впрок оказался. Захаров только озлобился. Петр Борисович после этого уехал. Никто не знал куда. Захаров оклемался и ходил, как павлин – хвост распушил, – всем говорил, что Петр Борисович больше в поселок не сунется. И жену свою, шалаву, не привезет. Про нее разное рассказывал, что, мол, сам с ней спал, и не раз. И что должность Петр Борисович через постельные заслуги жены получил. Но никто, конечно, не верил. Хотя, может, кто-то уши и грел. Но я знала, что он просто мстил. Но никто его не оборвал, рот ему не закрыл. А что поделаешь? У всех дети, семьи, свои заботы. Никто отстаивать не пошел, в бочку не лез. Мне кажется, Петр Борисович из-за этого уехал. Не потому, что должность потерял, а потому, что противно ему было. У него вроде как глаза раскрылись. Здесь, в городе, он мог получить и должность хорошую, и место, но жена его, бабушка твоя, хотела подальше уехать, чтобы даже следа не осталось в памяти. Только как сотрешь-то? Видишь, столько лет прошло, а не стирается. А я отработала положенный срок и уволилась, хотя Захаров мне предлагал остаться. Но как вспомню, как он на мои коленки глазел не стесняясь да все норовил приобнять, так плохо становится. Я сюда, в город уехала, в школу устроилась работать, за Мишу замуж вышла. И если бы не мой длинный язык, я бы тебе этого не рассказала. Есть у меня такой недостаток – сначала говорю, а потом думаю.
– Захаров приезжал ко мне в гостиницу. Показывал этот приказ об увольнении, – сказала Вика.
– Ха, да я бы на его месте тоже прискакала.
– Меня только удивляет, что только его правда осталась. А как было на самом деле, никто не помнит. И как расскажет Захаров, так вроде и было.
– Люди все помнят, не переживай. Я же помню!
– Только не рассказывают!
– А зачем?
– Не знаю.
– Много воды утекло. Все изменилось. Вон, памятник Ленину на площади только остался. Не снесут никак. Так и Захаров. Живет еще, воспоминаниями тешится да отомстить хочет.
– Кому?
– Да хоть тебе! Ты приехала, разбередила тут болячки старые да еще солью присыпала!
– Я его не боюсь. Мне он ничего не сделает.
– Конечно, не сделает. Только ты уже себе нервишки попортила, коли об этом думаешь все время. Вон, и лица на тебе нет.
– А если Захаров такой плохой и все об этом знают, почему Давид его возит?
– Давид? Он за правду. Всегда такой был. Может, хотел, чтобы ты все узнала. Он как Тимур и его команда. Бабушку через дорогу переведет, даже если бабушке того и не надо! – захохотала Елена.
– А правда, что жена Захарова в психбольнице лежала? – спросила Вика.
– Лариса? Да, правда. Несчастная женщина. Столько пережила, врагу не пожелаешь.
– Спасибо. Вы мне многое рассказали. Я хоть чуть-чуть начала понимать.
– Да я всегда была не как все. Ты знаешь, когда я за Мишу замуж вышла, еще свекровь покойная была жива. Ну и чтобы меня проверить, велела мне квартиру убрать. Генеральную уборку сделать. С потолка до пола. А в доме – ни тряпок, ни средств чистящих, ни ведра нет! Так я позвонила и вызвала уборщиц. Деньги у меня были свои. Так они мне за три часа квартиру сделали как после ремонта! Свекровь пришла и чуть в обморок не упала. Думала меня опозорить, а получилось наоборот. Потом уже ей соседки доложили, что я палец о палец не ударила, только номер накрутила – и все дела. Так весь дом хохотал от того, какая я умная, и от вида моей свекрови – она прямо перекошенная ходила, пусть земля ей будет пухом, а что сделаешь? Квартира-то сияет! Так что ты не жди, что тебе тут все так соловьями заливаться будут. Не принято это у нас. Тут в каждом доме не то что скелет в шкафу, тут целое кладбище под диваном! Давида увидишь, привет от нас передавай. Пусть заходит. Миша! Ты слышишь? Я говорю, чтобы Давид почаще заходил!