Падшая женщина
Шрифт:
Она вовсе не собиралась напоминать ему о своих собственных потерях. Последнее, чего хотела миссис Джонс, — это вызвать в Дэффи жалость к себе самой. Но он посмотрел на нее так, словно она произнесла единственные подходящие слова.
— Я постараюсь, — сказал он и улыбнулся.
— Спасибо, Дэффи.
Когда Дэффи отправился спать, миссис Джонс все еще сидела за штопкой, пытаясь поймать последние угасающие отсветы горячих углей.
В ту ночь Мэри Сондерс лежала в кровати и никак не могла уснуть — так сильно она устала за день. Эби лежала рядом, неподвижная, словно мертвое тело. Часы на церкви Святой Марии пробили одиннадцать. Еще одна ледяная ночь. Скоро веки Мэри сомкнутся, и скорее, чем можно себе представить, она вновь откроет глаза — чтобы встретить еще один ледяной день.
Она совершила ужасную, роковую ошибку.
Как она могла подумать, что сможет быть служанкой, пусть даже на короткое время, — она, которая, как никто, ощутила, что такое свобода? Она провела в этом узком высоком доме меньше месяца и окончательно уверовала, что у нее нет к этому никакого призвания. Мэри могла играть роль почтительной, благодарной прислуги час или два, но потом ее острый язык обязательно давал о себе знать.
Что ж, теперь все ясно. Конечно, она не выдержит еще одного путешествия в дилижансе по этому страшному холоду, но как только немного потеплеет, она снова отправится в путь. Возвращаться в Лондон все еще опасно, это Мэри понимала. Цезарь наверняка будет ждать ее со своим ужасным ножом. Но есть же на свете и другие места. Бристоль, или Бат, или Ливерпуль — хоть что-то, похожее на город. Где найдется применение ее талантам.
Как всегда, когда было трудно уснуть, Мэри уткнула лицо в подушку и начала представлять себе, как она одевается. Сначала рубашка из нежнейшего белого шелка. Потом шитые серебром чулки. Раздумывая, что лучше — зеленый ли с цветочным узором или розовый с рюшами, — она почувствовала, как руки и ноги наливаются приятной тяжестью.
Скоро ее пребывание в этом чистилище подойдет к концу. Но до тех пор, пока не придет оттепель, нужно будет носить свою маску. Еще несколько недель — и она уберется из этого города, где никогда ничего не происходит и не произойдет до скончания веков. А пока нужно делать вид, что это и есть ее жизнь и она не желает никакой другой.
Эби уже не спала; Мэри поняла это по тому, как внезапно стихло ее дыхание. Она повернулась и положила руку поверх одеяла. Бледный луч луны высветил старый шрам.
— Эби, — прошептала Мэри, — что случилось с твоей рукой?
Эби молчала так долго, что Мэри уже и не надеялась услышать ответ. Она и сама не знала, зачем пытается разговорить эту угрюмую женщину, но, в конце концов, другого общества у нее не было. И кроме того, ей нравилось принимать вызов.
— Проткнули ножом, — пробурчала наконец Эби.
— Правда? — спросила Мэри, побуждая ее рассказать больше. Однако Эби снова замолчала. — Как это произошло?
Она почувствовала, как Эби медленно пожала плечами и что-то пробормотала; Мэри не смогла понять, что именно.
— Что? — переспросила она.
— Воткнули в руку, и все, — прошептала Эби и не то усмехнулась, не то кашлянула — разобрать было трудно. Закутавшись в одеяло, она повернулась на другой бок, но отчего-то это не показалось Мэри недружелюбным. Спина к спине, они коротали эту долгую ночь, ожидая наступления утра.
Глава 5
Оттепель
Пришел февраль, свежий и яркий, как яблоко. Снег растаял, Уай и Монноу разлились. Всюду, куда ни падал взгляд Мэри, она видела влажную зелень. Никогда раньше она не знала, что земля может быть похожа на изумрудный бархат.
Миссис Эш заявила, что одной неделей тепла и света ее не обмануть, и вспомнила старую примету: если на День свечей [15] будет тепло и ясно, то жди вторую зиму.
Но, несмотря на ее мрачные предсказания, погода оставалась мягкой и теплой. Каждый новый день был еще на несколько минут длиннее предыдущего. Мэри даже не осознавала, насколько угнетающе действовала на нее темнота, пока ее настроение не начало день за днем улучшаться.
15
День свечей — Сретение, христианский праздник, отмечаемый в католицизме, православии, некоторых протестантских конфессиях.
Однажды она вдруг поймала себя на том, что называет Джонсов «своей семьей».
— Моя семья — Джонсы с Инч-Лейн, — обронила она, болтая с другой служанкой у насоса на Монноу-стрит.
— Сестры Робертс первые в этих краях завели карету, — сообщила миссис Джонс вполголоса, так чтобы не услышал кучер. — Раньше они никогда не пользовались моими услугами. Как великодушно с их стороны послать за нами карету!
Мэри порылась в дорожном сундуке, стоявшем у нее под ногами.
— Возможно, стоит показать им вот этот поплин цвета бургундского?
— Непременно. И розовый тоже. Они любят яркое.
Колеса кареты вязли в густой грязи на Монноу-стрит. Мост в этой части города был очень древним, из серого с розоватым оттенком камня. Там движение совсем замедлилось; повозки и телеги плелись еле-еле. Въезжая на мост, навьюченные мешками лошади спотыкались, из прорех сыпалось зерно. Мэри заметила крохотную дверь. Кто-то жил там, в башне над воротами, у них над головой. Как только они оказались по другую сторону, что-то словно разжалось у нее в груди, как будто с нее сняли замок. Стало гораздо легче дышать. Мэри вспомнила, что сегодня первый раз, как она выехала за пределы города.
— А они красивые, эти сестры? — спросила она.
Карета подпрыгнула на ухабе и покатилась по подъездной дорожке. По обеим сторонам от нее тянулись густые заросли какого-то кустарника, а окна и без того были заляпаны грязью, так что теперь в карете было почти темно. Однако Мэри все же удалось разглядеть впереди Драйбридж-Хаус с цветными ставнями и резной дверью, и она тут же вообразила себе двух героинь из благородной комедии, блондинку и брюнетку.
— Когда-то, возможно, и были, — усмехнулась миссис Джонс. Ее позабавил этот вопрос.
Никогда в жизни Мэри не видела таких древних старух вблизи. Мисс Мария была тощей и высохшей, словно стручок фасоли, а ее лицо напоминало маринованный грецкий орех. На ней было закрытое платье с оранжевыми кружевами. Ее сестра, мисс Элизабет, вышла им навстречу в грязноватых французских туфлях без задников и зеленом шелковом платье-сак. Оно было старым, но прекрасной работы. «Если бы оно было на мне, все бы шеи свернули», — жадно подумала Мэри.
Хозяйка бросила на нее многозначительный взгляд, и Мэри поспешно присела в глубоком реверансе. Вся ее задача заключалась в том, чтобы держать, завязывать, разворачивать и сворачивать, и выглядеть при этом усердной и почтительной. Убеждать и уговаривать — это было дело миссис Джонс. Мэри казалось, что в воздухе стоит густой запах лести.