Падшая женщина
Шрифт:
— Для зимнего бала? Как восхитительно. Нет-нет, мисс Мария, отнюдь! Это прекрасно подойдет для леди вашего возраста — как только вы могли усомниться!
Мисс Элизабет окружало воздушное облако розовой тафты.
— Видите, как этот цвет подчеркивает свежесть вашего лица?
Мэри опустилась на колени, на роскошный восточный ковер, чтобы застегнуть вышитую золотом подвязку на ее дебелой ноге. Жир собирался в толстые складки, словно атлас.
— Немного туговато, — пожаловалась мисс Элизабет.
— Ваша
Служанка рассыпалась в извинениях. Хозяйка выразила свое бесконечное сожаление по этому поводу. В комнате становилось жарко. Розовые с золотом чулки морщились и не желали натягиваться.
— Принесите фижмы моей сестры, — приказала мисс Мария.
Мэри бросилась в чулан и вернулась с самыми огромными фижмами, которые ей только доводилось видеть. Должно быть, такие носили лет тридцать назад, не меньше, подумала она. Вместе с миссис Джонс они растянули их так, чтобы мисс Элизабет могла в них войти, а потом завязали у нее на талии. Фижмы коробились и раскачивались, и одна сторона почему-то все время оказывалась выше другой. В конце концов Мэри встала на карачки и забралась внутрь. Едва не теряя сознание от духоты и странного запаха, она возилась с запутавшимися лентами. Как же уродлива обратная сторона элегантности, пришло ей в голову. Снаружи доносились приглушенные голоса. Когда мисс Элизабет переминалась с ноги на ногу, пластины китового уса в ее корсете скрипели, словно оснастка корабля. Иона во чреве кита, вспомнила Мэри и хихикнула.
Извиваясь, она выбралась наружу. Мисс Элизабет любовалась своим отражением в большом зеркале и улыбалась, как дитя. Мэри незаметно стряхнула с себя пыль.
— Крайне вульгарно, — провозгласила мисс Мария.
У мисс Элизабет вытянулось лицо.
— Сними это, Элизабет. Ты знаешь, что я права.
Леди не полагалось думать о времени, поскольку они обедали не раньше шести. Желудок Мэри урчал, словно недовольный зверь. Но она была на подхвате, внимательно слушала, то и дело приседала, делала все, о чем ее просили обе мисс Робертс, и даже старалась предугадать их желания, так что в конце концов заслужила слабую улыбку мисс Элизабет.
— Ваша служанка очень проворна, — заметила она миссис Джонс.
— Это правда, мадам. Не представляю, как бы я без нее справлялась.
Это было сказано обычным тоном, без тени лести или угодливости. Мэри, стоявшая лицом к стене, почувствовала, как у нее по спине пробежала дрожь удовольствия.
— Не заинтересованы ли мадам в покупках сегодня?
Как выяснилось, нет, не заинтересованы. Все как-то не подходит. Но они могут снова прислать за миссис Джонс и ее служанкой.
— Он хороший человек, очень добрый, — призналась миссис Джонс.
Они сидели рядом и подрубали очень широкий подол нового лавандового robe `a la francais миссис Гардинге, двигаясь навстречу друг другу. — Он никогда в жизни не поднимал на меня руку, понимаешь? — Она понизила голос. — Не то что Джед Карпентер, который охаживает жену кнутом, — можешь себе представить?
— А как он потерял ногу, мадам? — спросила Мэри.
Миссис Джонс улыбнулась. Это была одна из ее самых любимых историй, хотя она никогда не рассказывала ее никому, кроме членов семьи.
— Знаешь что? Мистер Джонс — самый храбрый человек на свете. Тогда ему было всего лишь девять лет — маленький мальчик, совсем дитя. — Рассказывая, она продолжала класть крохотные ровные стежки. — Он помогал конюху в «Робин Гуде», за два пенса в день. И в тот день приехала карета из Глостера, с четверкой лошадей. Кучер соскочил с подножки и направился в гостиницу, а бедный Томас бросился к лошадям, подхватить поводья. И та лошадь, что была ближе всего, наступила на него.
— Лягнула его?
— Нет-нет. Просто переступила и поставила копыто прямо ему на ногу. А он был без башмаков. — Миссис Джонс видела описанную сцену так ясно, словно это была цветная картинка в книге. Блестящие гладкие коричневые бока лошади, ярко-алое пятно на снегу. — И размозжила ее в кашу.
— Уфф! — Мэри скривила губы.
Миссис Джонс сложила руки.
— И вскоре нога почернела, что твой башмак, честное слово, и начала гнить. На следующий день до колена, еще через день — до самой ляжки. — Она показала это на своей юбке.
— Разве это происходит так быстро?
— Не успеешь оглянуться. Словно плесень на фруктах, — с удовольствием добавила она. — Так вот. Дай Барбер пришел к ним, чтобы отрезать ногу, но мать Томаса — очень хорошая женщина, была нашей соседкой, — мать Томаса заявила: «Убери свою пилу. Мой мальчик умрет со всеми своими членами в целости и сохранности». Мы слышали это своими ушами. — Миссис Джонс прищурилась и вдела в иглу новую нитку. Глаза у нее были уже не те, что раньше.
— И что же было дальше? — Мэри вытянула перед собой затекшую руку.
— Томас лежал в постели. «Послушай-ка, мать! — гаркнул он так, что слышала целая улица. — Я не собираюсь умирать — не так скоро. Принеси мне топор, и я сам отрублю эту проклятую ногу».
Мэри с подозрением глядела на хозяйку. Уже не первый раз миссис Джонс замечала у нее этот недоверчивый взгляд. Откуда он мог взяться у столь юного существа? Должно быть, Лондон ожесточает людей.
— И вот что я тебе скажу, Мэри. Сроду я не слышала такого ужасного звука, как звук той пилы.
— Так, значит, мистер Джонс сам отпилил себе ногу?
Миссис Джонс покачала головой:
— Нет, это сделал Дай Барбер, своей пилой. Он напоил Томаса джином, но бедный мальчик все равно кричал, хоть и был в беспамятстве. Никто из нас на Бэк-Лейн в ту ночь и глаз не сомкнул.
Мэри нахмурилась.
— Так вы жили на Бэк-Лейн? — с любопытством спросила она.
К чему притворяться, подумала миссис Джонс. От слуг все равно ничего не скроешь, это давно всем известно.
— Да, — согласилась она. — Мы с Томасом оба выросли там, дверь в дверь.