Падшая женщина
Шрифт:
— Нет, — пробормотала Мэри.
— Такое случается, когда люди живут в одном доме, — заметила миссис Джонс. — Это естественно.
Мэри наконец взглянула на нее. Ее щеки пылали.
— По правде говоря… он просил меня выйти за него замуж.
— В шестнадцать-то лет! — Миссис Джонс в ужасе приоткрыла рот.
— Он хотел жениться на мне и увезти меня отсюда, но я сказала нет.
— Мэри! — воскликнула миссис Джонс. Ее глаза налились слезами. — Моя бедная, бедная девочка!
Мэри застенчиво улыбнулась. Миссис Джонс зашарила по карманам в поисках платка.
— Не обращай внимания, это глупости, — всхлипывая, сказала она. — Просто мое положение.
Мэри протянула хозяйке чистый сложенный носовой платок, и миссис Джонс промокнула глаза. Она была счастлива. Какая преданность! Эта девочка верна ей настолько, что не захотела покидать своего места даже ради брака! Она будет с ней рядом и в печали и в радости!
— Я слышала, что сидр первые месяцы очень укрепляет, — говорила Мэри и частенько вызывалась сбегать в «Воронье гнездо» после ужина. Что касалось мистера Джонса, он приветствовал все, что могло вернуть румянец на щеки его жены.
Жизнь Мэри напоминала платье; у нее была лицевая, дневная сторона и ночная, изнаночная — и, видя одну из них, никто даже не догадывался, какова на самом деле другая. И сама она тоже не знала, какая из двух Мэри настоящая. Это было странно, но тем не менее именно так.
Шитый золотом чулок, спрятанный в сумке под кроватью, становился все тяжелее; монет в нем прибавилось. Старые и потертые, новенькие и блестящие, парочка с откусанными краями и даже одна целая крона, которую пьяный адвокат из Эдинбурга засунул ей между грудями в качестве чаевых, — вероятно, думая, что это пенни. Кадваладир держался вежливо; только в его кустистых бровях крылась издевательская усмешка. Он всегда давал ей несколько минут на то, чтобы неспешно выйти и пробраться в комнатку наверху, и только потом посылал к ней клиентов. Он называл ее Сьюки. «Скажи Сьюки, что я тебя прислал», — говорил он клиентам. Все они были приезжими, путешественниками, останавливавшимися в Монмуте по пути в Бристоль или на север — по торговым делам или в поисках работы. Мэри с самого начала предупредила Кадваладира, что не будет иметь дело с местными или теми, кто живет в Валлийской марке, чтобы избежать сплетен в городе.
В целом она легко перевоплощалась в Сьюки. Было немного странно заниматься этим поспешно и тайно, в комнате за гостиницей, к тому же с ненакрашенным лицом и в приличной одежде, — но в общем ремесло было привычным, как старая перчатка. Однажды Мэри обнаружила, что за конюшнями ее ожидают сразу три йоркширца; они громко спорили о том, кто будет первым. В другой раз пьяный житель Корнуолла пожелал сделать это стоя, но кончил тем, что свалился на Мэри и испачкал в грязи ее синее платье.
Она не тратила время на подготовительные игры — за исключением тех случаев, когда клиенту это было необходимо. В прежние времена, в Лондоне, Мэри находила особую гордость в том, чтобы доставить мужчине настоящее удовольствие, заставить его приходить к ней еще и еще. Сейчас все было по-другому. Она торопилась и думала только о том, как получить свою половину из двух шиллингов, заплаченных незнакомцами за наслаждение посреди просторов Валлийской марки. Иногда они держали ее за грудь, бормоча что-то невнятное. Если она была на спине, то приходилось терпеть еще и пивное дыхание клиента. Как-то раз один из них попытался ее поцеловать, но Мэри успела отвернуться. Она предпочитала лежать на тюфяке лицом вниз и думать о других вещах, например о юбке, которую вышивала для мисс Люси Аллен… насколько лучше эта юбка смотрелась бы на ней самой!
Иногда, когда все было кончено и клиент, ослабев, валился на тюфяк, Мэри приближала губы к самому его уху и шептала, что если он скажет хоть слово о Сьюки кому-нибудь в Монмуте, то она придет к нему с ножом и сделает из него кастрата.
Она вела себя очень осторожно. Для выпивох из «Вороньего гнезда» Мэри была всего лишь служанкой, забегавшей к Кадваладиру за свежим сидром для своей хозяйки, скромницей, которая никогда не задерживалась в таверне, чтобы пофлиртовать с посетителями или сыграть в кости. Она никогда не шла в комнату над конюшней, если кто-то мог ее увидеть. А Кадваладир, пока получает свою долю, будет держать язык за зубами, не так ли? Но иногда Мэри вспоминала его лицо, в тот вечер, когда он узнал в новой служанке Джейн Джонс девчонку, надувшую его в гостинице в Коулфорде, его горящие от ярости глаза под мохнатыми бровями, и ей делалось не по себе.
В один холодный вечер пропахший табаком ирландец с крошечным, с червячка, инструментом попытался уговорить ее сбросить цену.
— Шесть пенсов тебе и шесть хозяину.
— Это еще почему? — нагло поинтересовалась Мэри. — Потому что у тебя только половина нормального размера?
Он влепил ей такую пощечину, что у нее пошла носом кровь. Мэри вернулась домой с пустыми руками. Хозяйке она сказала, что в переулке у нее вдруг началось кровотечение из носа.
— Ты увидела черного кролика? — догадалась миссис Джонс.
Мэри покачала головой, и еще одна алая капля упала ей на носовой платок.
— Если человек увидит черного кролика, у него обязательно пойдет кровь из носа. Разве ты не знала?
Это был единственный раз, когда ей не заплатили. Как правило, Мэри была дома уже через четверть часа, с одним или двумя шиллингами в кармане.
— Какая ты славная девушка, — говорила миссис Джонс, прихлебывая сидр.
Эби снилась еда, которой их кормили на плантации: скумбрия, пироги с голубями… Глоточек рома — иногда, если повезет. Саподилла, джамбалайя — одни только названия согревали ей рот.
Очнувшись от сна, она увидела, что Мэри Сондерс при свете тонкой сальной свечи вылезает из своих юбок. Было уже поздно. От Мэри исходил запах, показавшийся Эби странно знакомым.
— Ты была с мужчиной? — с любопытством спросила она.
Мэри чуть не подпрыгнула от неожиданности.
— Конечно нет! — с негодованием возразила она.
— Просто спросила, — пробормотала Эби и уткнулась в подушку.
Мэри бережно развесила платье на стуле, как будто это была королевская мантия.
Интересно, кто это? — подумала Эби. Точно не Дэффи Кадваладир; последнее время у него был совсем несчастный вид, и каждую свободную минуту он утыкался в «Историю Гебридских островов» — как будто книга была его единственной реальностью. Неужели она нашла себе другого любовника среди бледнолицых мужчин Монмута?
Мэри забралась в постель; Эби накрылась одеялом. До нее донеслось слабое позвякивание: словно звенья цепи, или ожерелье, или… монета и другая монета? Затем шорох сумки, заталкиваемой обратно под кровать, — и Мэри снова улеглась на место.
Эби вдруг поняла, что все это означает, и ее пронзила острая грусть.
Она знала нескольких девушек-рабынь, которых хозяева в трудные времена заставляли зарабатывать деньги подобным образом, но никогда еще Эби не встречала женщину, которая торговала бы собственным телом по доброй воле. Женщину, имевшую работу, кусок хлеба и крышу над головой. Значит, даже Мэри Сондерс, дерзкая, беззаботная Мэри Сондерс, лондонская девчонка с честолюбивыми замыслами, не была свободна. Это разбивало Эби сердце.