Падшая женщина
Шрифт:
— Вам дурно?
Молчание.
— Госпожа! Может, мне позвать миссис Эш?
Миссис Джонс яростно замотала головой. В следующее мгновение ее лицо как будто бы раскололось, как фарфоровая чаша, и из всех трещин сразу хлынули слезы.
Мэри присела рядом и попыталась поднять ее, потянуть к постели, но миссис Джонс приросла к полу, словно юбки не давали ей подняться.
— Кровь, — наконец выговорила она дрожащими мокрыми губами и повторила снова: — Кровь.
— Может быть, совсем немного, — поспешно сказала Мэри и вытащила из-под юбок ночной горшок.
На деревянном
«О господи, — подумала Мэри. — Неужели это сделала я?» Что, если это и есть гнев Божий? Но в таком случае он упал на неповинную голову. Она вспомнила подвал Ма Слэттери, Куколку, сжимающую ее запястья, красного червячка в помойной лохани. Но она была только рада избавиться от помехи, в то время как для миссис Джонс этот зародыш был дороже всех сокровищ на свете. Она еще крепче прижала мокрое от слез лицо к своей груди.
Миссис Джонс что-то сказала, но Мэри не разобрала слов.
— Теперь все кончено, — повторила миссис Джонс, когда она ее отпустила.
— Нет, — быстро возразила Мэри. — конечно нет. У вас еще есть время.
— Мне сорок три года, — безжизненно сказала миссис Джонс. — Я никогда не подарю мужу сына.
Пошатнувшись, она поднялась на ноги и подняла горшок. Мэри приняла его у нее из рук, как в любой другой день, но ей пришлось немного потянуть, чтобы миссис Джонс разжала пальцы.
— Я принесу воды, — сказала она, прикрыв горшок тканью. — Чтобы вымыть пол.
— Хорошо.
— Может быть, вы ляжете в постель, мадам?
Не разгибаясь, миссис Джонс вытерла лицо рукавом.
— Нет, Мэри. Слишком много работы.
Они вдруг отвернулись друг от друга, как будто чего-то устыдились.
— Мэри?
Мэри замерла у двери.
— Я рада, что ты была со мной.
Острая боль пронзила ее сердце, глаза заволокло слезами.
— Да, мадам.
— И еще. Никто не должен знать.
Мэри кивнула.
Спускаясь по лестнице, она чувствовала себя так, словно на ноги ей надели кандалы. Поравнявшись с миссис Эш, Мэри подняла горшок повыше, как будто в нем были только обычные ежедневные отправления.
В последнюю неделю мая снова похолодало, как будто год решил повернуть вспять.
С каменным лицом Дэффи сделал запись об этом необычном природном явлении на последней странице своей потрепанной, с оторванной обложкой копии «Редкостей Монмутшира» — и будь на то его воля, он никогда не поднимал бы глаз от страницы. Эби намотала на себя две одолженные у Мэри шали и ходила съежившись. Миссис Эш вставила в треснувшую раму своего окна бумагу. Для нее кружащиеся в воздухе снежинки были еще одним знаком, посланным с Небес, чтобы предостеречь грешников. Чума и казнь египетская. Пейзаж за окном будто бы полили молоком.
Мэри припомнила снежную бурю в свою первую зиму в Крысином замке, поломанные вязы в Гайд-парке, окна и двери домов, заметенные сугробами, и семью на Бэдфорд-стрит, все члены которой умерли с голоду, не дождавшись, пока их откопают. А еще запах горячих жареных каштанов, которые они с Куколкой ели, прогуливаясь вдоль замерзшего берега Темзы.
Мистер Джонс и она по-прежнему отводили друг от друга глаза. Он еще ничего не сказал жене, в этом она была уверена, но возможно, он просто придумывал историю по-правдивее. Что же касалось самой миссис Джонс, то она, несомненно, заметила бы, что с супругом происходит что-то неладное, но и сама она в эти дни передвигалась по дому словно бесплотный дух. Мэри казалось, что зима снова накрыла их всех своим ледяным покрывалом и стряхнуть его уже невозможно.
В последний вечер мая, когда мистер Джонс отправился в свой клуб, Гетта попросила мать рассказать историю о королеве.
— Но это зимняя история, милая, — возразила миссис Джонс.
— Но сейчас холодно, как зимой, — справедливо заметила Гетта и села на корточки у камина.
Миссис Джонс прикрыла уставшие глаза.
— На королеве Шотландской было черное бархатное платье, расшитое желудями из жемчуга и черного янтаря, — нараспев произнесла она.
Мэри, сидевшая рядом со штопкой в руках, одобрительно кивнула.
— На голове у нее было длинное кружевное покрывало, как у невесты, — продолжила миссис Джонс. Ей нравилось представлять себе эту картину — отчего-то это очень успокаивало.
— Белое? — спросила Гетта. Она уже устроилась на костлявых коленях миссис Эш.
— Конечно. Невесты всегда надевают белое — ты же знаешь. — Губы миссис Джонс дрогнули в улыбке. — На ногах у нее были туфельки из черной испанской кожи, шитые серебром чулки и зеленые шелковые подвязки.
— Откуда вы знаете? — вдруг спросил Дэффи.
Миссис Джонс бросила на него озадаченный взгляд.
— Я хотел сказать — как можно… как кто-то мог увидеть ее подвязки? — смущенно пояснил он.
Мэри хихикнула. Миссис Эш возмущенно кашлянула:
— Следует ли этому молодому человеку находиться среди дам!
— Он не имел в виду ничего дурного, — вступилась миссис Джонс.
— Что за непристойный вопрос! — прошипела кормилица.
— О подвязках известно всем, — торопливо пояснила миссис Джонс. — Вероятно, ее придворные дамы впоследствии все записали. — Она собралась с мыслями. — Итак. Королева встала в середине зала, и ей помогли снять платье. Она осталась в малиновой бархатной юбке и малиновом атласном лифе. А рукава у нее были красные, в тон.
— Цвета крови, — заметила Мэри.
— В самом деле. — Миссис Джонс чуть беспокойно улыбнулась. — И после того, как королева простила своего палача и заплатила ему, она взяла белый, вышитый золотом платок, и завязала себе глаза, и покрыла свои чудесные золотисто-каштановые волосы. — Она на секунду замолчала, чтобы все могли вообразить убранные под чепец медные кудри.
Миссис Эш, со Священным Писанием в руках, сделала вид, что не слушает.
— Потом она опустилась на колени. — Голос миссис Джонс обрел силу. — И спину она держала прямо, потому что была настоящей королевой. На одно мгновение она положила свои маленькие белые руки на плаху, чтобы сохранить равновесие.