Падшие наследники
Шрифт:
— Когда мой отец подозвал ее к нам, и она прямо там упала на колени, я знал, что не могу сказать — нет, но я также не собирался позволять ей прикасаться ко мне. Тогда я спросил, можем ли мы пойти в более уединенное место. Думаю, мой папа собирался возразить, пока не увидел, что Мэдлин практически пускает слюни на мою расстегнутую ширинку. Я не знаю, что у него с ней, но я знаю, что мой папа не любит конкуренции.
Я сжимаю челюсть.
— Поцелуй — это прикосновение, Кингстон. И ты все равно последовал за голой женщиной в комнату, которая, как
Он вздыхает.
— Ты права, я последовал за ней в спальню. Где не было никаких камер. Мой отец заверил меня, что эта комната не снималась, но поскольку его слова ничего не значат, я проверил с помощью своего устройства обнаружения, чтобы подтвердить это.
Я усмехаюсь.
— А что насчет проститутки?
— Как только мы вошли в ту комнату, и я понял, что там все чисто, я набросил на нее одеяло и сказал, чтобы она прикрылась. Что ничего не случится.
— И она была совершенно не против этого? А когда твой отец спросил, что случилось?
— Сначала я планировал просто откупиться от нее, но потом она спросила меня, не гей ли я, и я согласился. Я сказал ей, что боюсь выходить из шкафа, что мой отец никогда не поймет и отречется от меня. Я сыграл на ее симпатии. Попросил ее притвориться, что мы трахаемся, и она согласилась. Мы оставались там некоторое время и издавали соответствующие звуки, чтобы было правдоподобно. Потом я ушел.
— Почему ты так уверен, что это сработало? Что она согласилась на это?
— Потому что она рассказала мне, что ее младший брат был геем, и он был в одной лодке с их родителями. В итоге покончил жизнь самоубийством в четырнадцать лет. Она сказала, что сделает это для него.
— Кингстон, почему я должна верить всему, что ты говоришь?
— Потому что я говорю правду.
Я качаю головой.
— Я видела, как ты смотрел на нее. Как ты ее целовал. Ты выглядел так, будто тебе это нравится.
— Потому что я должен был выглядеть так, будто мне это нравится!
Я рада, что окна закрыты, чтобы заглушить шум, потому что наши голоса становятся все громче.
Слезы наворачиваются на глаза.
— Я не собираюсь быть глупой девчонкой, которая скорее притворится невеждой, чем признает, что ее парень — изменщик.
— Я не гребаный изменщик! — его глаза маниакально блестят. — Я никогда не был изменщиком. Господи, блядь, Господи, Жас. Ты думаешь, мне нравилось целовать эту женщину? Я пытался не блевануть! Мысль о том, чтобы поцеловать кого-то другого, быть с кем-то, кто не ты, вызывает у меня физическую боль! Это все было частью спектакля!
— Откуда мне знать, что этот разговор — не притворство? — я щелкаю пальцем между нами. — Что все, что ты мне сказал, не притворство?
— Потому что если бы ты хоть на секунду вылезла из своей чертовой головы, ты бы увидела правду, которая смотрит тебе в лицо. Тебе просто нужно посмотреть, Жас.
— И что это?
— Что
Я несколько раз моргнула.
— Я не знаю, что сказать, Кингстон.
Моя голова падает обратно на сиденье, и я закрываю глаза, перерабатывая информацию. Я открываю их снова, когда чувствую, как большой палец Кингстона касается моей щеки.
— Жас, — его голос хриплый.
Когда наши глаза встречаются, я вижу, что его глаза тоже наполнены слезами.
— Не отгораживайся от меня.
Я кладу свою руку поверх его.
— Я не хочу, но это чертовски больно. Я не могу просто вычеркнуть из своего мозга воспоминания о тебе с той девушкой.
— Я знаю, детка. И мне чертовски жаль, — Он придвигается ближе и прижимается лбом к моему. — Ты нужна мне, Жас. Мы так близки, но я не могу сделать это без тебя.
Я отстраняюсь и смотрю на свое отражение в зеркале.
— Нам нужно позвать Белль. Она ждет там уже слишком долго.
— Мы в порядке? — Кингстон убирает несколько волос с моего лица. — Потому что я не могу допустить, чтобы ты снова так ушла. Я был напуган до смерти.
Я поворачиваюсь к нему лицом.
— Если ты когда-нибудь снова окажешься в подобной ситуации… тебе нужно найти другой выход, Кингстон. Я не потерплю, чтобы ты прикасался к кому-то еще — даже не целовал — даже если это все для вида. Я не смогу.
— Я клянусь своими гребаными яйцами. Этого больше не повторится.
Я дергаю головой в сторону дома.
— Ну, тогда давай отвезем Белль в тот музей. Мы можем поговорить позже.
Он кивает.
— Хорошо.
12. Кингстон
Последние двадцать четыре часа показались мне днями. Когда я понятия не имел, где находится Жас, я представлял себе самое худшее. Потом, когда Бент сказал мне, что она звонила и что он слышал голос какого-то парня на заднем плане, я не почувствовал особого облегчения, учитывая то, чему она была свидетелем ранее вечером. Остаток ночи я провел в раздумьях, не собирается ли она искать убежища в объятиях какого-нибудь другого парня, потому что думает, что я трахался с кем-то еще.
Когда я увидел ее сегодня утром сидящей в машине со своим бывшим придурком, я был еще больше обеспокоен и мгновенно разозлился. Жас не первая, кто снова ложится в постель с бывшим, потому что знакомое успокаивает. Я до сих пор не знаю, что произошло, и, честно говоря, не думаю, что хочу знать после того, как она замолчала, когда я бросил L-бомбу. Я не хотел вываливать это вот так — черт возьми, я даже не осознавал этого, пока слова не слетели с моих губ, — но как только это прозвучало, было слишком поздно брать свои слова обратно.