Падший ангел
Шрифт:
а могла бы родить — птица.
* * *
На карауле не стоял
у мавзолея... Но у склада,
где дядя мыло выдавал, —
стоял! И думал. Думать надо.
Какой ни есть, но все же пост.
Пускай за дверью спят портянки,
ушанки, ящик папирос,
пускай — ботинки, а не танки.
Сказали: стой! И вот стою.
И
Отца угробили в бою.
А что, скажите, делать сыну?
Речка в Витебске — Витьба.
Сесть на камень и выть бы!
Раньше в Витебске — хоровод церквей.
Город в грусть ушел до бровей.
Были храмы, и вот — увы...
Город Витебск старше Москвы.
Недавно взрывали двенадцатый век.
Кирпич как брызнет на белый снег!
Прораб веселый, как сатана.
Весь мир разрушит. И — тишина.
АРИФМЕТИК
— «Здравствуй. Я тебя не видел
восемнадцать лет».
Глянул я — чуть глаз не вытек:
— Ты ли это, — дед?!
— «Я-то я. Но скоро сорок
и тебе и мне».
Я ему: — «Послушай, Жора,
может, выпьем?»
— «Не!
Ни граммульки, ни полкапли
вот уж десять лет».
И протягивает грабли,
говоря: — «Привет».
Скоро сорок. Скоро двести.
Скоро — миллион!
А когда-то пели вместе
песни. Я и он.
* * *
Ступа радио толчет
хилые идейки.
В ухо песенка течет —
холоднее змейки.
Тит пропел, Федот поет.
Взялся Карп за дело.
... Песня уху отдает
собственное тело.
Уху, озеру, холму
хмурому — под ноги...
А затем — в лесную тьму
прогоняет соки.
А потом и соловьем
вечер весь потела!
Мы сегодня водку пьем, —
грудь заиндевела.
Нам с тоской — не по пути,
пьем, как волчья стая!
Может, к вечеру в груди
песенка оттает...
У человека голова и руки,
он производит формулы и звуки.
Он строит башни, протыкает небо.
А мне бы, граждане... приткнуться — где бы?
В пустом троллейбусе, как спичка в коробке,
сквозь ночь, как белая монетка в кулаке,
я пробираюсь в глубь своей мечты —
туда, где на диване зябнешь ты.
Мне говорят: пиши о Ленине,
пиши, дурак, и процветай!
Как будто я — иного племени,
не человек, а попугай.
Мне говорят: пиши о Родине, —
как будто можно... не о ней?
Ведь песня сердца — не пародия,
а чуть потоньше, понервней.
Мне говорят: пиши об истине,
о смысле жизни, о борьбе!
...А вы попробуйте, чтоб искренне,
хотя бы букву — о себе.
* * *
В человеке вспыхнула тревога:
из газет узнал, что нету — Бога!
Причесался. Вышел за ворота.
Глядь! — из-за угла хромает кто-то
Поравнялись. Щелкнули зубами.
«Значит, нет Всевышнего над нами
Так они подумали — с испуга.
И слегка обидели друг друга.
* * *
На лихой тачанке
я не колесил,
не горел я в танке,
ромбы не носил,
не взлетал в ракете
утром, по росе...
Просто жил на свете,
мучился, как все.
ТЮРЕМНАЯ ДОРОЖКА
Из книги «Остывшие следы. Записки литератора»
Ловлю себя на желании поскорей разделаться в
«Записках» со всем частным, автономным, для чи-
тателя малоинтересным, с неизбежными описания-
ми эпизодов детства и юности, принадлежащими
только мне, разделаться, чтобы приступить к описа-
нию событий и мыслеположений широкоохватных,
всезначимых, населенных множеством сторонних
личностей. Но разве уйдешь от своей судьбы? Пусть
недолговечной, пусть для кого-то скучной, зауныв-
ной, однако — прожитой, а значит, и достаточно
изученной, достоверной. Под определением «част-
ная собственность» чаще всего подразумеваем мы
собственность материальную, напрочь забывая о
собственности духовной. И что цена этим имущест-
венным категориям — разная. И что устанавливает
цену общественная мораль того или иного государ-
ства. Отсюда чем нравственнее духовная закваска
народа, тем выше на его идеологическом рынке цена
за «фунт духа», в отличие от цены на материалисти-