Падший ангел
Шрифт:
или поздно «пересекались» у меня на Пушкинской.
Одни — чаще, другие — реже, но все мы бывали
друг у друга. И не только участники турнира. Анд-
рей Битов и Юра Шигашов, Володя Бахтин и Борис
Бахтин (сын Веры Пановой), Давид Дар и Глеб Се-
менов, Игорь Ефимов и Кирилл Косцинский, Вла-
димир Максимов и Владимир Марамзин, Владимир
Британишский
Штейнберги... Даже Станислав Куняев наведался
как-то из Москвы или оттуда, где он тогда обитал.
А вот Иосифа Бродского у себя почти не помню,
хотя наверняка заглядывал и он. У Бродского был
свой круг друзей, свое «дупло» имелось.
Гораздо позже, где-то перед самым приездом в
Россию американского президента Никсона и перед
самым отъездом-выдворением из России в Америку
поэта Иосифа Бродского, заглянул я в очередной
раз на улицу Пестеля, где рядом с действующей пра-
вославной церковью Преображения жил будущий
нобелевский лауреат. Мне тогда срочно потребова-
лось прийти в душевное (а также вестибулярное)
равновесие, а ресурсы для оной цели оказались ис-
черпанными, а все средства, ведущие к немедленно-
му исполнению желания (к преображению чисто
физиологического свойства), использованными.
И тогда, очутившись на Литейном, с секунду поози-
равшись и с полсекунды поколебавшись, решил я
подняться к Бродскому, чье окно, расположенное в
«фонаре» старинного многоэтажного дома, призыв-
но мерцало, ничего, кстати, существенного не обе-
щая, ибо сам Иосиф жил крайне бедно, официаль-
ные организации стихов его не только не печатали,
но и как бы не терпели, о чем говорит тогдашнее
гнусное распоряжение — объявить поэта тунеядцем,
судить и выслать его из сиятельного города в про-
мозглую глушь. К моменту, когда я решил небеско-
рыстно навестить Иосифа, поэт из вынужденных
дебрей уже вернулся, мы с ним уже неоднократно
виделись и наши с ним стихи были напечатаны где-
то в Италии — под одной обложкой сборника рус-
скоязычных поэтов. У Бродского в «фонаре» обна-
ружил я тогда еще одного непременного участника
подобных западноевропейского производства стихо-
творных сборников, а именно — Сашу Кушнера. И
сразу понял, что визит мой, деликатно выражаясь,
некстати и что вообще о своем явлении все-таки не-
обходимо предупреждать заранее и т. п.
Ребята сидели при моем появлении скованно, как
птицы на жердочках. Я и не знал, что они... проща-
лись. Перед отбытием Иосифа на другую сторону
планеты. Вдруг показалось, да и по сию пору сохра-
нилось такое впечатление, что «фонарь», в котором
все мы сидели в тот миг, походил на клетку с птица-
ми, которые неожиданно оказались певчими, неожи-
данно для обладателей клетки, и что птицы поют, но
песни их далеко не всем нравятся, тем паче — лас-
кают слух.
Что же касается «восстановления равновесия» —
на бутылку вина мы тогда, все трое, определенно на-
скребли. Но распивать ее направился я один — в
ближайший парадник. И не потому, что мной прене-
брегли или побрезговали, а потому, что в атмосфере
«фонаря» назревали события более масштабные и
непоправимые. В птичьих сердцах бушевала тревога
земной, прижизненной разлуки с городом, улицей,
«фонарем», почти такой же непоправимой, как и
разлука со всем пространством жизни. К тому же в
ресторане «Волхов», расположенном под соседним
зданием на Литейном проспекте, обитатели «фона-
ря» предполагали в ближайшие часы организовать
скромную отвальную, а значит, и в отношении соб-
ственного «равновесия» все у них было впереди.
И вот сегодня, ближе к вечеру, когда я осваивал
эти страницы «Записок», после почти двадцатилет-
него перерыва я вновь увидел Бродского живым —
все таким же нервным, грассирующим, улыбчато-
настороженным, с остатками рыжих волос на как бы
располневшей голове. Бродского «давали» по теле-
видению в программе «Взгляд». Нажал кнопку при-