Палач. Да прольется кровь

Жапп Андреа

«Агнец Божий, я не хочу его ненавидеть, не хочу, и все же я испытываю это чувство. Боже милосердный, дай мне силы оттолкнуть гнев и жажду отмщения. Я хочу увидеть бесчестного убийцу Анриетты повешенным быстро и высоко по моему приказу. Я хочу видеть, как он задыхается и отдает Тебе свою гнусную душу. Прости меня и помоги мне. Разум мой клокочет от ненависти. За несколько денье убийца лишил Господа одной из его самых ярких огоньков. Я хочу, чтобы он подох, чтобы он знал, за что и какая ужасная судьба постигнет его потом, что он обречен на вечные муки. Я думала, что уже навсегда избавилась от такого ужасного чувства, как ненависть, Господи. Но сегодня она возвращается, и сила ее подобна урагану. Вместе с ней я чувствую стыд и отчаяние, что я не стала такой, какой Ты хотел бы меня видеть и какой я обещала Тебе стать.

Помимо горя, непонимания, в которое повергла меня кончина Анриетты, мною снова овладевает смятение. Я чувствую себя растерянной, слабой и больше не уверена, что эти святые годы, которые я провела здесь со дня своего прибытия, способствовали

моему смирению, что в своем бесконечном милосердии придавали мне сил, чтобы стать лучше.

Я брожу среди своих сумрачных мыслей, колеблясь от одной уверенности к другой. Помоги мне, прошу Тебя, умоляю Тебя. Где Ты? Подай же знак, чтобы я наконец выбралась из этого лабиринта сомнений.

Неужели Ты дал мне сильный ум для того, чтобы я не размышляла? Или это мое наказание, как у жаждущего, которому протягивают флягу с водой только затем, чтобы тут же отнять ее? Это было бы настолько безжалостно, что я не могу в это поверить; я же так долго служила Тебе, ревностно и неустанно… Где же Ты, Господи?

Чему верить, что делать, в каком направлении двигаться? Разве не Ты наслал десять египетских казней, истребляя стада, покрывая людей и животных гнойными язвами, предал смерти всех первенцев? [71] Разве не Ты изрек: “Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека”? [72] Но разве не Твой Сын сказал: “Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую”? [73] И, однако, разве не было угрозы смерти, когда он заявил после казни жителей Галилеи Пилатом: “Думаете ли вы, что эти Галилеяне были грешнее всех Галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам, но, если не покаетесь, все так же погибнете”? [74]

71

Исх. 12:29–36.

72

Быт. 9:6. Одна из основ знаменитого закона возмездия, к ней в Библии возвращаются несколько раз.

73

Мф. 5:39.

74

Лк. 13:2–3.

Чему верить, на что решиться? Жизнь, смерть – все так запутано, в таком беспорядке… Что делать посреди этого поля, полного плевел? Чем Твои создания заслужили твой гнев, это нестерпимое наказание – бродить вслепую, на ощупь, стараясь отделить добро от зла? Умереть, сделав добро, или выжить, выбрав зло? Остаются только сообщники зла. Я не могу этому верить. Я не хочу этому верить».

Констанс де Госбер с трудом снова поднялась на ноги. Молитва или, если говорить точно, бесконечные и обидные вопросы, которые терзали матушку аббатису, окончательно лишили ее сил.

Она лавировала, стараясь в сотый раз избежать страшной убежденности, которая уже свила себе гнездо в ее мыслях. Если подумать, Бог никогда не был ближе к ней, чем тогда, когда она обращалась к Нему с непринужденной вежливостью. Юная очаровательная Констанс де Госбер всей душой погружалась в молитвы, Божественные тексты, благодеяния. Искренне, но несколько чрезмерно, что объяснялось ее глубоким умом и образованностью. Очевидно, Бог создал вселенную для существования своих творений – людей. Поэтому она была уверена: людям не следует беспокоить его постоянными просьбами, чтобы вселенная была именно такой, как им хочется. Таким образом юная Констанс приспосабливала для себя требования Церкви. Если в постный день [75] ее искушает кусок сала или чашка молока – что же, прекрасно! Разве для Бога так важно, что Масленица [76] продолжается чуть дольше, чем карнавал, особенно если остаются масло, яйца и молоко, которым просто непозволительно пропасть? [77]

75

Среда, пятница, суббота, дни накануне праздников, Великий пост и пост перед Рождеством (четыре недели) за исключением воскресений.

76

Последний день Масленицы перед Пепельной средой – началом поста. Это празднование имеет языческое происхождение и существовало уже в Древнем Риме.

77

На Масленой неделе, которая заканчивалась во вторник, позволялось есть в изобилии перед долгим строгим постом. Но в ту эпоху при недостатке питания было недопустимо оставлять продукты портиться. Поэтому готовились блины, оладьи, вафли и прочая выпечка, которую предлагали соседям, всё как на Сретение.

Такой она оставалась до своего замужества с бароном де Госбером – очень богатым и настолько же отвратительным маленьким старичком. Может быть, это было началом ее наказания? Несколькими годами позже он тактично отправился на тот свет.

На

губах аббатисы появилась тонкая улыбка. В сущности, простительные грехи отягощали ее совесть лишь тогда, когда она сама это допускала. А может быть, именно здравомыслие было дано ей в наказание? Чума на него! Здравомыслие побуждало ее сожалеть о том, что она послала письмо помощнику бальи, отцу Анриетты, в Мортань-о-Перш. Но что она могла сделать? Тем не менее честь спорила в ней с политикой. Она могла бы потребовать помощи Ги де Тре, бальи Ножан-ле-Ротру – ближайшего города к аббатству Клерет. Никаких сомнений, что новый герцог Бретонский, Артур II, сын покойного Жана II, поспешит удовлетворить ее требование по причине ее долгой дружбы с мадам Катрин де Куртене [78] – второй супругой Карла де Валуа, брата короля. Но Констанс де Госбер с презрением относилась к этому молодому хлыщу де Тре, которого считала настолько несведущим, что однажды упомянула об этом в разговоре со своей подругой. Впрочем, она могла бы не сообщать Арно де Тизану о том, что смерть его старшей дочери была насильственной. Анриетта оставила свою кровную семью ради семьи духовной, о чем свидетельствовали данные ей обеты. Мадам де Госбер знала, что отец и дочь питают другу к другу самую нежную привязанность, а кроме того, она не могла, не хотела, чтобы это чудовищное преступление оставалось безнаказанным. И потом, Арно де Тизан явил доказательство проницательности и твердости, положив конец серии убийств маленьких жителей Ножана, о чем стало известно даже в аббатстве Клерет. Помимо прочего, привлечь мирянина и светское правосудие в святую обитель могло оказаться опасным. Вдруг в этом усмотрели бы неспособность самой аббатисы покарать виновного? От многих подобных происков ее защищало положение дальней родственницы Климента V. Но как долго продлится эта вынужденная снисходительность? Ее привилегии были довольно хрупкими. Она достаточно знала Климента, чтобы понимать, что тот поступает с Филиппом Красивым так же, как и со всеми. Король или, точнее говоря, его любимый советник мессир Гийом де Ногарэ немало потрудился и столько заплатил, чтобы Климент, бывший кардинал в Го, был избран на место Итальянца. От этого они ожидали существенной помощи в двух делах, которые сильно досаждали суверену: посмертный процесс над памятью Папы Бонифация VIII и объединение воинствующих орденов, одним из которых был орден тамплиеров, под знаменем своего сына Филиппа де Пуатье. Если Климент не оплатит этот безмолвно взятый на себя долг, чего Констанс в глубине души опасалась, то гнев Филиппа обрушится и на него, и на всех его близких. В том числе и на нее.

78

1274–1307 гг.

Если она обратится за помощью в скандальном деле об убийстве монахини, это может быть истолковано как свидетельство ее слабости и преступного нерадения. И это вдобавок к уже раздающимся упрекам в совершенно невыносимом фаворитизме и предпочтении, которое оказывается членам ее семьи, а также в чересчур свободном обращении с церковными деньгами. И, разумеется, злые языки тут же напомнят, что она является Папе дальней родственницей. Эта расточительность во всем, что касалось оказанных услуг, конфиденциальной поддержки в мелочах, обмен подарками и молчаливый, но явный родственный интерес – все это убедило аббатису, что лучше всего будет обратиться к помощнику бальи Мортаня.

Просить о помощи Арно де Тизана, чье имя ей назвал Карл де Валуа, показалось Констанс де Госбер очень разумной альтернативой. Таким образом она проявит доверие и почтение к королевскому правосудию, несмотря на то что благодаря своему высокому духовному званию была ему неподвластна. Тем более что она старалась не вмешиваться в эту бретонскую трясину, в которой барахтался мессир де Валуа, и не просить о помощи де Тре, которого она немногим раньше сильно выругала за беспечность и нерадение.

На память Констанс де Госбер пришла фраза, которую очень любил повторять отец, всегда вызывавший ее восхищение: «Политическое искусство сводится к очень немногим вещам: дать двоим одинаковое количество благ, при этом заставив одного поверить, что к другому вы далеко не так щедры». Несмотря на безграничный цинизм этой максимы, аббатиса много раз имела возможность убедиться в ее правоте.

Она подобрала стилет и со вздохом облегчения прижала к своему пылающему лбу прохладное серебряное лезвие. Мысль о том, что Создатель ей поможет и защитит, казалась теперь очень скудным утешением. Убийца Анриетты сторицей заплатит за свое преступление, она поклялась в этом.

В то мгновение, когда слова этого безмолвного обещания снова вспыхнули в ее мозгу, кто-то постучал в дверь кабинета, причем настолько сильно, что дверь чуть не подпрыгнула. Бландин Крезо, секретарша, приоткрыла дверь и высунула голову наружу.

– Мадам матушка, пришел доктор [79] Антуан Мешо. С ним какой-то высокий мужчина, он мне не знаком. Его представили как прекрасного высоконравственного медика.

– Где они дожидаются?

– В медицинском кабинете.

79

Доктор занимался медициной после нескольких лет обучения и был мирским человеком. Доктор, имевший более высокую степень, считался духовным лицом и не имел права жениться. Эти две профессии были объединены в XV в.