Паладины госпожи Франки
Шрифт:
— Как истая мужичка, вы хотели сказать? Так договаривайте, я не обижусь. Мой батюшка, и верно, был мужик, да еще из беглых холопов. Вошел в купеческое дело, возглавил городскую гильдию и жутко разбогател.
— Вот оно. Вы, совладельцы и наследники неимоверных богатств, упрекаете нас в том, что мы были счастливы в прошлой войне, а сами хотите нажиться на этой — и обескровить целый народ.
— Не обескровить, а скорее обезжирить. Те из вас, кто привык жить своим трудом, а не ростовщичеством, изготовлением и поставкой оружия, всегда сумеют себя прокормить.
— Недостойно победителя — учить побежденного и торжествующего — мстить униженному. Но уж тогда и я скажу без прикрас. Всё, что нас тут окружает, —
— Разве только что оно — зримое доказательство благодати Божией, которая навсегда почиет… — подхватила Франка чуточку в нос. — Почему к католику нельзя приложить те условия игры с Богом, которые установлены для протестанта? Ох, простите. Я не собиралась вас дразнить, но хотела только сказать, что можно получать прибыль даже с простой купеческой честности. С нами любят иметь дело. И всё же мы заговорили не о том. Мы обсуждаем не герцога и меня, а вас, англичан. Если милостивый Господь определил для вас победу, чреватую поражением, то почему бы вам не принять это поражение с достоинством?
— Он Сам свидетель, я пытался, — Стагирит склонил голову, нахмурясь. — Не забывайте, я тоже был на поле. Сотни ужасных смертей, сожженные трупы, тяжелораненые, которых вы не имеете права держать в плену, по вашим же обычаям, — но не отдаете. Беззаконное оружие гябров, которое навевает страх. Саир всё же не использовал его в борьбе за свой трон, хотя и мог бы: а вы?
— Тут я признаю свою вину, — совсем просто ответила Франка. — Мы не вполне знали, что творим. Слишком многое было поставлено на карту, и мы попросту боялись. Однако вспомните, что одни и те же силы запретили в равной мере и фосфористую нефть, и ваш порох, а первыми переступили через запрет вы, а не гябры и Гэдойн. Силы эти стоят над нами всеми, мы служим им и перед ними ответственны. Ну а ваших больных мы пытаемся здесь, у себя, вылечить, чего вы никогда не сумеете.
— Обирая нас до нитки, протягиваете милостыню. И фигурально, и прямо. Тоже прикажете снести с достоинством?
— О, неужели вы не поняли, — Франка тихо рассмеялась. — Значит, вы и впрямь не узнали своего подарка. Протестантам следовало бы почаще читать жития святых. Может быть, тогда вы вспомнили бы, как Франциск Ассизский на одном пиру подал богатым милостыню корками хлеба, что насобирал Христа ради. Вы думаете, здесь, в доме, всё мое? Нет, Леса. Мы с мужем только держатели этого богатства: для приема таких, как вы, для оказания чести всякому, кто переступит порог и скажет «Я гость», для того, чтобы не держать золота под спудом, а воплощать его в прекрасные и памятные вещи. А монетку я даю — как всё, что я имею на самом деле. Как знак, что мы с Даниэлем готовы помочь так же скрытно, как в тот раз, и так же глухо сберегать наши общие тайны.
Ее голос был на удивление ясен и умиротворен, и это, наконец, передалось ее собеседнику.
— Вы, кажется, хотите внушить мне, что жить войной так же скверно и опасно, как…
— Мешать брагу с вином, досточтимый сэр. Но более об этом ни слова! Я подозреваю, что нас подслушивали всё это время, потому что теперь этот человек удалился не вполне бесшумно. Молите Бога, чтобы он был вашим сторонником, а не моим. Эти стены услышали немало ваших резкостей в мой адрес.
Сэр Джейкоб хотел возразить, но она перебила, слегка усмехнувшись:
— Не надо оправдываться. Я и так понимаю, что люди куда хуже в своих речах, чем в мыслях, и в поступках, чем в глубинной сути.
— А я просто боялся, что ваше хорошенькое и вечно юное личико заворожит меня так же, как в первую нашу встречу, — он добродушно и облегченно
— Сюда пуританские денежки не шли и идти не будут. В отличие от Совета государей, мой герцог считает, что ущерб, нанесенный плоти и крови, пересчитывать на деньги грешно. Разумеется, от своей доли из того, что с вас взыщет Совет, мы не откажемся, но употребим не на себя. Впрочем, это забота другого дня. А пока муж озаботится о том, чтобы вложить ваши капиталы в наши дела под высокий процент, который смог бы покрыть ваши выплаты по контрибуции хотя бы в большей их части — если вам будет угодно доверить их господину Даниэлю. Но это дело не столько государственное, сколько дивэйнских негоциантов, которые будут побогаче молодого Первого Лорда.
— Выходит, нашими денежками попользуется весь Динан, кроме Гэдойна и Селеты. Любопытно, на какой прожект вы их отложите.
— Вы ведь сами догадываетесь, какой.
— Пожалуй что и догадываюсь, хоть и брожу как в тумане, — он с хитрецой поглядел на нее. — Исходя из того, что вы исконные поборники чужих интересов не только на Севере Лэна, но и на Юге. Но вам нелегко придется с вашими вольными гражданами! Я слыхал, что они распевают на улицах, когда я проезжаю мимо:
«Бей англа камнем и снарядом,
Рази атакой штыковой.
Не быть земле под англом-гадом,
Быть англу-гаду под землей!»
— И я то же слышала, — кивнула Франка. — Но, заметьте, это сочиняют юнцы, которые сидели во время баталий за крепостными стенами, а повторяют лишь те, кому война искалечила душу, а сострадание к побежденному не успело исцелить. А, собственно, что вам делать под землей? Вы и на лице ее доброе умеете сотворить. Белую глину обжигаете, вот до фарфора пока руки не доходят. Там не воинский пыл потребен. Занимаетесь отбором и скрещиванием лошадей. Хотите, наши купцы так устроят, что весь Большой Динан и даже гябрская Степь будут их закупать? А еще гябры мне обмолвились, что их рудознатцы нашли у вас подземный уголь удивительного свойства, не хуже древесного. И если вы не поручитесь, что на распыл, то бишь, на свой новомодный порох его не пустите…
— Черт! А мы его через океан возили.
— И последнее. Если у вас сложатся натянутые отношения с теперешним хозяином Юга, мы по мере сил наших поможем их наладить.
— Госпожа купчиха, вы говорите так, будто и Однорукий Старец у вас в кармане. Неужели это возможно?
— Нисколько. Тут и мои обстоятельства зело плоховаты, чтобы не сказать большего. Но время может еще сдать нам с вами козырную карту.
— Нам с вами? С каких это пор мы союзники?
Франка смеется — тихо, как малый бубенец с серебряным язычком:
— С тех пор, как одна девушка поклялась Юмале убивать всякую рознь в ее колыбели.
Яхья поджидал английского посланника в полупустом холле среди экзотической флоры.
— Вы многократно оскорбили мою госпожу.
— Значит, ты и был тот скромник, что нас подслушивал. Одно это преисполняет меня благодарности к тебе, Магометов отпрыск. Когда я смогу ее выразить?
— Хоть сейчас, коли вам не терпится. Даже лучше сейчас: не успеют вмешаться.
Вышли они под руку — чужие глаза и уши водились здесь повсюду и в любое время дня — и легкомысленно болтая о всякой ерунде. Яхья не придумал ничего умнее, чем тащить своего поединщика в парк. Здесь то и дело попадались чистые полянки с плотно и ровно подстриженной травой, способной вынести игры борцов, фехтовальщиков и влюбленных. Оба слегка дрожали: Стагирит — от холода и росы, Яхья — от бойцовского азарта, приправленного злостью.