Паладины
Шрифт:
А злобы воинам Христа сейчас было не занимать. Из всего отряда осталось человек сорок плюс десяток мятежных посвященных. Почти все ранены, но у каждого в глазах один вопрос: «Когда же доберемся до горла врага, того, кто в этом виноват?» В смерти приятелей, товарищей, друзей. В собственных ранах.
Так стайер в конце дистанции держится на воле и желании завершить нескончаемый бег. Ленточкой финиша или собственной смертью.
…Вход. Толстенные ворота, закрытые листами стали.
Выстрел. Ядро, пущенное с полусотни шагов, срикошетило, оставив только вмятину. Вздох разочарования
Подлетел шейх:
– Не туда! Эти мы никогда не пробьем! С обратной стороны есть еще один вход.
Горовой рыкнул:
– Надеюсь, гак там?!
Ибн-Саббах удивленно глянул на казака:
– Иначе зачем все это?!
Он хлестнул лошадь.
– Быстрее! Видите те постройки?
В двухстах шагах у основания горы виднелись небольшие домики.
– Там выходы шахт младших. Если не займем Э-Кур до заката, нам придется туго! При солнце они беззащитны, как выброшенные на берег рыбы, но в темноте… от нас мокрого места…
Тимофей Михайлович перебил:
– Где вход?
Шейх повел их.
У северной части пирамиды, которую исмаилит именовал «Экур Мамми», один из блоков поворачивался, открывая проход. Для этого всего-то и надо было – прикоснуться к медной пластине. По словам ибн-Саббаха, сделать это должен был кто-то из русичей.
К камню приложил ладонь Улугбек. Пирамида подумала пару мгновений, и камень скользнул вбок. За спиной шумно выдохнул мятежный посвященный. По изменившемуся выражению лица их проводника Костя понял, что попытка проникнуть внутрь для претендента могла обернуться чем-то значительно более опасным, чем просто неоткрытая дверь. Арабы и крестоносцы загомонили.
Узкий тоннель шириной в полтора метра вел в глубь священного капища. Первым в темноту бросился сам исмаилит. За ним двинулись остальные. Ход опускался ниже уровня земли и заканчивался широкой комнатой с круглым колодцем посередине и десятком дверей вдоль стен.
– Сюда!
Шейх уверенно вел всех дальше.
Сзади послышался возмущенный гул: проход закрылся через несколько мгновений после того, как последний из отряда вступил под своды пирамиды. Сработала чудесная автоматика или магия неизвестных мастеров.
Пройдя большую комнату и поднявшись по длинному коридору, люди попали на развилку. Влево шла большая галерея, уводившая еще дальше вверх. Справа начинался горизонтальный проход в большую залу с высокими сводчатыми потолками. Проводник повел их именно туда.
Помещение было около сорока шагов в диаметре. В центре его на высокой подставке пульсировал багровый камень странного вида размером с голову человека.
– Шам! [94]
Ибн-Саббах выдохнул слово, как будто коснулся чего-то запретного.
94
Судьба (шумер.).
Костя присмотрелся к проводнику. Щеки немолодого посвященного розовели, глаза горели нездоровым блеском. Обстановка изменила холеного и
– Где установка? – тихо спросил Горовой.
– Где идолы?! – проревел Венегор.
Фламандец был залит своей и чужой кровью, но не потерял огня в глазах. То один, то другой воин отставал от общей массы, чтобы заглянуть в открывающиеся по ходу движения комнаты. Врага не было, значит, наступала самая приятная часть войны – сбор добычи.
Ибн-Саббах махнул рукой в сторону галереи, и большая часть крестоносцев устремилась туда. Через несколько секунд топот ног сменился шумом короткой схватки. Лязганье железа затихло, послышались торжествующие вопли. В залу вбежали несколько кнехтов с золотыми брусками в руках:
– Там сокровищница! Идолы! Блюда и каменья!
Почти всех, кто еще оставался рядом с предводителями, вмиг как ветром сдуло. Лишь русичи, пара рыцарей и несколько выживших мятежных посвященных остались рядом с шейхом, пока тот споро нажимал значки, выбитые на постаменте пульсирующего камня. Араб тихо бормотал что-то себе под нос, будто считалку или детскую песенку. После очередного тычка раздался скрежет и часть стены отошла в сторону.
Первым в открывшийся проход пошел сам ибн-Саббах, затем русичи и горстка воинов, оставшихся при них. Последними преодолели дверной проем выжившие твари и арабы. Даже встав на путь сопротивления, они все еще почитали своих богов и их заветы. Было видно, что идти вперед им физически тяжело.
В комнате был только стол, на котором стояла какая-то тумба с характерным металлическим отливом.
– Подставка под статую!
– Гак!
Возгласы вылетели одновременно. Русичи и воины шейха потянули руки к желанному трофею и остановились.
Улугбек повернулся к исмаилиту:
– У нас договор… – Ученый ткнул стволом дымящегося револьвера в сторону постамента. – Мы шли за этим…
Шейх успел привести свои эмоции в порядок:
– Конечно, дорогой друг… Я помню все, о чем мы условились. И ваше право для меня священно.
Казак погладил постамент, исписанный клинописью:
– Мой!
Ученый повернулся к шейху:
– А то, что статуи нет, – это поправимо?
Ибн-Саббах легкомысленно пожал плечами:
– Главное – есть инициатор!
Он поднял со столешницы жезл, увитый медными лепестками. Маленький камешек, вделанный в его навершие, загорелся.
– Не думала, что ты решишься…
На голос все обернулись. Толстая неповоротливая старуха, неизвестно откуда появившаяся в проходе, укоризненно качала головой.
Дальше события развивались стремительно.
Посвященные, включая шейха, и крестоносцы, обнажив оружие, рванулись на безобидную фигурку женщины, но через мгновение рухнули с широко открытыми ртами, так и не добравшись до цели… от одного взмаха руки старухи. А та все так же стояла в проходе, опираясь одной рукой на клюку, а вторую подняв над головой. Маленький кулачок замер в воздухе, а вокруг нее лежали… куклы, у которых кукловод обрезал веревочки. Именно такая картинка мелькнула в сознании Малышева при взгляде на скорчившиеся тела людей.